Елена Малиновская - Кодекс Дракона

Флокса нахмурилась, явно недовольная, что ее не пригласили. Но затем гордо вздернула подбородок и поспешила за нами. Кто бы сомневался. От моей подруги так легко не избавишься, это я уже давным-давно уяснил.

Рикки стоял посередине кухни и задумчиво взирал на огромный стол, за котором обычно готовилась еда для постояльцев. Сейчас он был полностью завален омерзительной грудой испорченных продуктов, вытащенных из погреба. Протухло даже копченое мясо, способное перенести любую жару. Да что там говорить, самый обычный хлеб осел лужицей слизи.

— Вы представляете, сударь храмовник? — Цурия в ярости металась по кухне, почтительно обходя Рикки по широкой дуге. — Это уму непостижимо! Я же этому охальнику всегда в блюдечке на ночь молока оставляла! А он что удумал? Все мне попортил! Спрашивается, чего я ему дурного сделала? Ну, заплел бы мне ночью косичку, ну, пошебуршил бы в печке, чтоб поняла, что одного молока ему мало. Но все гнилью оборачивать? Скотина он после этого, а не домовой!

После заключительных слов Цурии, исполненных праведным гневом, дверь, ведущая из кухни, внезапно с оглушительным грохотом захлопнулась. В воздухе закружилась белая пыль штукатурки. Хозяйка постоялого двора испуганно взвизгнула и отпрыгнула далеко в сторону. Флокса больно вцепилась мне в руку. Даже Рикки вздрогнул от неожиданности.

— Я ошибался, — флегматично заметил он. — Домовая нечисть в этом доме обитает. И кажется, в настоящий момент она очень обижена.

Я принюхался. Рикки был прав: в кухне повеяло печной сажей, парным молоком и чем-то чуждым. Кроме нас четвертых здесь явно присутствовал кто-то еще, предпочитающий оставаться невидимым.

— Где он? — спросила Цурия, воинственно засучивая длинные рукава простого цветастого платья. — Я этому шалуну всю шерсть повыдираю! Глазенки повыцарапываю! Он хоть представляет, сколько ущерба мне причинил?

Рикки искоса глянул на женщину, и та подавилась словами. А храмовник поднял палец, призывая всех к молчанию, и настороженно зарыскал глазами вокруг. Затем отцепил с перевязи меч, положил его на ближайший стул и отступил на несколько шагов, показывая, что не намерен сражаться с неведомым противником.

— Выходи, — попросил он. — Я не причиню тебе вреда, даю слово.

— А она?

Я с трудом сдержал улыбку. Голос шел откуда-то из-под стола и больше всего напоминал писк обиженной мыши.

— И она не причинит. — Рикки запрещающе мотнул головой, когда я покачнулся было на звук, намереваясь перехватить домового. — Никто тебе не навредит. Ты ведь пришел оправдаться, не так ли?

— Не хочу, чтобы брызгали святой водой. — Голос стал еще выше, практически срываясь на визг. — Она жжется! А я ничего не делал! Всех мышей этой бабе перевел, а она святой водой грозит!

— Успокойся, — мягко, словно разговаривая с ребенком, произнес Рикки. — Не будет святой воды. Но сначала ты должен рассказать, что тут произошло.

— Что тут произошло, — ворчливым тоном повторил домовой. Из-под стола послышались какие-то странные звуки, больше всего напоминающие приглушенные рыдания, которые, впрочем, закончились так же резко, как и начались. — Ходють тут всякие по ночам. Страшные. Смертью от них пахнет. Люди, кто тут был, наверняка год жизни незаметно для себя потеряли. А колбасе много ли надо? Что от нее за год останется? Гниль да гниль одна.

— Приходил один человек? — Рикки весь подобрался, словно для прыжка. — Или их много было?

— Один, — заверил его домовой. — Если бы толпа пришла — все бы перемерли.

— И зачем он сюда явился?

— Откуда я знаю? — огрызнулись из-под стола. — С порога сразу по лестнице шасть на второй этаж. Лучше у дружка спроси. В его комнату гости наведывались.

Я почувствовал себя неуверенно под перекрестием сразу трех пар взглядов. Цурия оскалилась в кровожадной ухмылке и потерла пальцы, словно пересчитывая монеты. Отступники, сдается, моя плата за жилье теперь возрастет до немыслимых высот! То ору во сне, пугая соседей. То заявляюсь, перепачканный донельзя. Теперь еще и это.

— А почему тогда мебель и одежда не испортились? — хрипло спросил я, пытаясь замять неудобную тему. — Ладно, со столами и стульями, предположим, за год ничего не произойдет. Но одежда-то должна была лохмотьями пойти! Хотя бы у меня в комнате, раз уж туда гость приходил.

— Одежда неживая, — терпеливо объяснил мне домовой. — И никогда не была таковой. А колбаса бегала и мычала когда-то. Ну… Как-то так.

Цурия задумчиво подергала себя за рукав платья, словно проверяя, не собирается ли шов сам собою разойтись, и недовольно качнула головой.

— Целый год жизни! — горестно прошептала она. — Мне и так уже… хм… тридцать пять. А с такими чудесами не заметишь, как на сорок выглядеть начнешь.

Флокса скептически выгнула бровь, услышав признание хозяйки постоялого двора насчет ее возраста. И я вполне понимал сомнения подруги. На вид Цурии никак нельзя было дать меньше пятидесяти. Надо же, тридцать пять! Правду говорят, что лучший способ обидеть женщину — спросить, сколько ей лет на самом деле.

— Я не понимаю, — кашлянув, негромко проговорила Флокса. — Когда приходил этот загадочный некто? Я практически всю ночь провела в комнате, дожидаясь Шени. Лишь на рассвете выскочила на улицу, поскольку дома сидеть уже мочи не было — трясло всю от волнения. И я никого не видела. Только Борг на пару секунд заглянул, тебя проведать хотел. Правда, сразу же ушел, предупредив, чтобы не думала за тобой в нижний город идти. Мол, утром сам найдешься.

— Борг… — машинально повторил я. Цыкнул сквозь зубы и отрывисто кинул домовому: — Так как этот гость выглядел? Очень высокий, с длинными волосами, убранными в хвост, и могучего телосложения?

— Не, — с сомнением протянули из-под стола. — Этот тоже был, но смертью от него не пахло. Тот, про кого калякаю, в плащ кутался. Поди пойми — баба али мужик. Не соображу никак, почему этот Борг его не заметил, — страхолюдина, считай, за его спиной прятался. Правда, твоя зазноба тоже никого не увидала, хотя прямо в упор смотрела. Чудно… Сами водють тут всяких, а меня потом святой водой поливают.

Голос нечисти дрогнул, и в комнате вновь послышались приглушенные жалобные всхлипывания.

— Ну… — Цурия заметно смутилась. — Ты это… Не серчай. Откуда ж мне знать, кто баловался?

— Я тебе хоть раз что-нибудь плохое сделал? — визгливо спросил домовой. — Только помогал по мере сил. Мышей вывел, тараканов ночами бью. А ты…

— Однажды ты мне такой колтун на голове ночью заплел, что потом сутки расчесаться не могла, — резонно возразила Цурия. — А другой раз сажей всю входную дверь перемазал.

— Э-э-э… — В голосе нечисти послышалось явное смущение. Впрочем, нужное оправдание после секундной заминки нашлось: — Дык нечего было прокисшего молока наливать на ночь! Или думаешь, что мне любое сгодится?