Наталья Белкина - Наместник

Я вскрикнула, резко обернулась, зажмурив глаза, и упала, больно ударившись позвоночником об трюмо. Когда через секунду я сквозь ресницы посмотрела в угол, там уже никого не было. Поднявшись на слабые то ли от болезни, то ли от пережитого ужаса ноги, я нащупала рукой выключатель, и яркий свет больно ударил по глазам.

В комнате никого не было. Окно было закрыто, форточка тоже. Я заглянула в свое убежище на подоконнике: оно было пусто. Подковыляла к шкафу и открыла его: ничего, кроме одежды на вешалках. Долго не решаясь, в конце концов, я все же осторожно заглянула под кровать. Само собой, ничего, кроме пыли и забытых с зимы книжек, я там не обнаружила.

Та-ак. Похоже дело серьезное. У меня галлюцинации. Мне мерещиться, черт знает что.

На кухне я раздобыла таблетку димедрола и, проглотив ее и закопавшись в одеяло, стала ожидать спасительного забытья. Но сон не шел. Слишком громко стучало в висках. И знобило. Я посмотрела на часы: была половина третьего. На улице уже стих привычный шум: ни машин, ни голосов, ни музыки. Весь мир уснул, оставив меня наедине с моими страхами. Я лежала с открытыми глазами, дрожа от озноба. Мне казалось, что если сомкну веки, мерзкое существо опять явится. Поскорей бы рассвело. Утром все ночные кошмары покажутся смешными.

Я закуталась с головой в одеяло и попыталась уснуть, приказывая себе: "Спать! Спать! Спать!" Считала барашков. Только почему-то у милых кудрявых животных были злобные волчьи оскалы. Я боялась шелохнуться, просто застыла от ужаса. Все время казалось, что в углу вот-вот послышится шорох.

Не помню, как я, наконец, заснула, но пробуждение было внезапным. Что-то вдруг громко стукнуло в окно, и я вскочила с постели прямо на ноги. На карнизе сидел голубь и хлопал крыльями, пытаясь удержаться на скользкой поверхности.

Я снова села на постель. У меня не было сил держаться на ногах. Стало ясно, что я окончательно заболела. Была уже половина седьмого утра. Страшная ночь закончилась. Улица постепенно оживала. В комнату заглядывало свежее утреннее солнце. Но голова моя гудела, как колокол, жуткая ломота сковывала руки и ноги, было тяжело дышать…И я вновь провалилась в болезненное забытье.

Очнулась я оттого, что мать трогала мой лоб.

— Да у тебя жар! Надо скорую вызывать!

Какая-то суета вокруг меня, что-то звякает, кто-то перешептывается, какие-то голоса далеко-далеко…И снова я исчезаю, теряюсь в небытие…

Очнулась я в каком-то незнакомом месте и сначала ничего не могла вспомнить: как и когда я сюда попала. Так бывает иногда, когда внезапно проснувшись, не можешь понять — сон это или уже явь. Белый потолок и противно-синяя стена вскоре навели меня на мысль о больничной палате.

Пришла медсестра, чтоб поставить мне капельницу и сказала, что у меня воспаление легких, и я была без сознания два дня.

Два дня!!! Что подумал Муромский, когда я не пришла на назначенную встречу?!

Я спросила у медсестры, долго ли мне еще лежать.

— О-о, дорогая, — протянула она, уже этим повергнув меня в уныние, — у тебя температура была под 40, только сегодня к утру сбили. Так что тебе здесь еще недели две-три валяться.

— А вставать мне хотя бы можно?

— А это как доктор скажет. Я сейчас сообщу ему, что ты очнулась.

Доктор был молод и суетлив. Мне сразу бросились в глаза его несерьезная какая-то лохматость, ужасно волосатые руки и странный взгляд. И вообще, что-то в нем меня настораживало. Он уставился мне в глаза и спросил хрипловатым голосом:

— Проснулась, наконец. Как себя чувствуешь?

— Да как вам сказать, я только что узнала, что два дня моей жизни вдруг исчезли, неизвестно куда, — рассеянно ответила я, продолжая рассматривать странного доктора.

— Ничего, какие твои годы. Но я имел в виду физическое состояние, — сказал он и велел задрать мне майку, чтоб послушать легкие.

Я повертела головой, отчего что-то больно хрустнуло у меня в шее.

— Ой! Нормальное у меня состояние. Мне бы выписаться поскорей. Это просто жизненно необходимо.

— Вот этого я обещать не могу. А что касается жизненной необходимости, то для тебя она сейчас в том, чтобы находиться здесь под нашим пристальным наблюдением, — сказал доктор, простукивая мою спину, и вдруг добавил:-А за него не беспокойся. Он уже приходил справляться о твоем здоровье.

— Кто?!

— Тебе лучше знать, кто. Но вынужден огорчить тебя: у нас карантин, и посещения запрещены.

Ну вот! Обрадовал, а потом расстроил…

— Еще и карантин! Черт!

— Да.

— Что "да"?

— Ты позвала, и я откликнулся.

— Доктор, вы что — черт?

— А тебе не когда не говорили, что если постоянно будешь звать черта, он явится?

— Говорили, — сказала я ошарашено, вспомнив слова матери.

Но тут до меня дошло, что он просто шутит, и, хотя говорить мне было трудно, я все же решила ему подыграть:

— Так значит, в наших больницах врачами черти работают?

— И чем же плоха для черта эта профессия?

— Так вы людей-то лечите или калечите?

— Как получится.

— А рога у вас где, а копыта?

— Рога я прячу, а копыта носить нынче не модно.

И как может взрослый, серьезный человек нести такую околесицу? И при этом еще умудряется делать какие-то пометки в истории болезни.

— Так может быть вы опасны, и не стоит у вас лечиться?

В этот момент в палату вошли две сестрички, пожилая и помоложе, и наш шутовской разговор прервался.

— Здрасьте еще раз, Юрий Юрьевич, — кокетливо поздоровались обе.

«Доктор-черт» кивнул им головой и сказал мне, уже направляясь к двери:

— Ну, калечить тебя я так и быть не буду, а вот уколов пропишу превеликое множество.

Я провела в больнице три с половиной недели. За это время я, наверное, раз тысячу поминала нечистого, который тут же являлся ко мне и назначал еще что-нибудь изуверское. Перед выпиской я уже действительно была близка к тому, чтобы поверить в реальность "доктора-черта".

В условиях карантина я общалась с окружающим миром посредством записок, поскольку телефон был лишь в ординаторской, куда простым смертным дорожка заказана. Маман приносила фрукты, конфеты и прочую снедь, писала о домашних делах и своих вечных проблемах. Однажды она прислала мне такое послание: "Дочка, пока ты больна, огорчать тебя не буду, но ты должна знать, что дома произошли очень неприятные перемены. Когда выйдешь, узнаешь, а пока не о чем не думай и выздоравливай". Зная мать, я решила тогда, что речь идет о какой-нибудь перестановке мебели, из-за которой они часто ссорились с отцом.

От Кирилла я получила четыре послания в первую неделю. Потом наступило молчание. Запрятав свои сомнения и подозрения в самые дальние углы сердца, я объясняла себе это затишье школьными проблемами: начинались годовые контрольные и зачеты.