Оксана Демченко - Семь легенд мира

– И что делать?

– Будешь учиться сидеть в засаде, терпение тренировать, – ехидно предположил Вэрри. – А я займусь прочим. Может, и выйдет толк. Не зря ведь Мира настрого приказала мне быть тут до осени.

– Ты окончательно заговорил всем зубы своим Одуванчиком, – вздохнул Медведь. – С утра пойдете? Мы уж сами двинемся неспешно домой. Коли князь бестолковый по дороге пролетел и никому его стрелой остановить не захотелось, получается, пусто кругом и тихо.

– Утра ждать глупо. Время напрасно терять, – буркнул тихонько Всемил, не желая мириться со своим положением бессловесного младшего.

– Верно говоришь. Если б Белку свою берег, вышли бы теперь же, – без жалости уточнил Вэрри. – А так – по собственной вине жди утра. И изволь выспаться, я тебе травки нужной дам. Мне красноглазые зевающие на разрыв челюстей князья-герои в попутчики ничуть не требуются.

– Не буду настой пить, ты меня обманом в Брусничанку спровадишь, – жалобно заспорил Всемил. – Знаю я вас, чуть что, горазды вязать да под лавку пихать.

– Слово даю, утром со мной едешь, – нехотя выдавил айри. – Путного в тебе пока мало, но удерживать от задуманного силой я не люблю. Беру при одном условии: ты меня слушаешься во всем.

– Да.

– И если с полдороги я скажу вернуться, ты так и сделаешь. Потому что я старше и в деле взятия замков у меня, в отличие от тебя, имеется некоторый опыт.

– Ладно, – менее уверенно согласился Всемил. И совсем тихонько буркнул под нос: —Вот только откуда бы опыт? У нас давно замки не воюют.

Вэрри промолчал. До чего можно дойти, если каждому говорить, что ты дракон? И именно Блозь знаешь весьма неплохо, ведь его по всем правилам осаждал шесть десятков лет назад дед Всемила. Друг и ученик, синегорец Жарих, тогда был совсем мальчишкой, они только-только познакомились. А взятый замок перестал быть тюрьмой и стал просто пограничным постом у болот. Ну почему всё так нелепо и зло повторяется?

Айри мешал травы и запаривал их, готовя на ночь компресс для девочек, хмурился и вспоминал своего бесподобного друга Орлана, огромного и тяжелого. Сегодня ушедший к предкам уже давно почему-то виделся отчетливо, будто стоял рядом и вслушивался в невысказанные мысли. Пару раз Вэрри даже недоверчиво вздрагивал и принимался вглядываться в густеющую ночь. Тихую, щедро посыпавшую звездным песком черный мех неба в кудрявых редких ворсинках облаков. Лагерь спал. Три шатра демонов вместили всех больных и слабых. А прочие не бедствовали и под открытым небом, ночь удалась на редкость теплой и безветренной. Угли охотничьего костра, устроенного Милетом из целиковой сухой ели, переливались синим живым жаром. И взгляд следил за их движением, находя в нем все новые рисунки прошлого. Стены Блозя, взмах клинка Жариха, усмешку князя Милоока. Совсем как тогда, в день штурма.

Сколько было этому чудищу на полторы сотни килограммов, с таким внешне неподходящим кротким именем Милоок? Кажется, под сорок. Вэрри улыбнулся, глянув на спящего у огня правнука того князя. И правда, в мать пошел. Милоок был чуть не на две головы выше и мечу предпочитал боевую секиру. А уж как он этой секирой с заговором разобрался – вспомнить приятно. Окованные добротные ворота Блозя гудели и стонали, а со ставших в одночасье ненадежными стен обреченно смотрели на беспрерывную работу секиры князя осажденные. Милоок ворочался и рычал под тяжелым шатровым щитом, который над ним с натугой удерживали трое крепких воинов. Щепами то, что летело от ворот, назвать трудно. Скорее, крупные дрова, требующие повторной колки. И звонкие обрубки металла. Вэрри снова улыбнулся: вот кто не нуждался в живых клинках для разрубания стали!

Меч справедливости тогда еще не родился, его создали позднее. Для хилых потомков.

– Эк ты лицом посветлел, о нездешнем думаешь, – присел рядом Медведь. – Что так радует, не секрет?

– Начни говорить, многое объяснять придется, – вздохнул Вэрри, нехотя отпуская воспоминания, отводя взгляд от огня. – Впрочем, я ведь в ученики к тебе собирался, так что отвечать обязан. Милоока Орлана как живого увидел. И его секиру припомнил. Меч твой отец ковал, а секира постарше, моей работы. Не живая, но добротная, – я с ней полгода возился. Сплав подбирал, форму пробовал, стиль ковки. Пожалуй, лучшее оружие, что я делал. Записи остались где-то по той работе… Под одну руку секира годна, такие гиганты ведь нечасто рождаются.

– Значит, Жарих мне именно о тебе говорил, – довольно кивнул кузнец. – Я так и подумал. Он тебя описывал, советовал к глазам быть внимательнее. Вот я полный день иду и думаю – прав ли в своих диких догадках. Все ж демонов, даже и поддельных, так воевать не многие могут. Знаю я эту секиру, и действительно она хороша. Металл необычный, звонкий, упругий, гибкий на тонкой кромке, но прочный. Наилучший булат, диво прямо, как ловко ты его проковал. И не вполне уж неживой, зря ты. Я позже немало сил потратил, изучая происхождение сырья и обработку. Ты очень кстати Риху записи оставил «для толкового мастера». Я и есть тот мастер. И записи изучаю который год, булат свой улучшая. Теперь оттуда же вожу материал, что для секиры ты выискал, с западных топей. Чего же ты от меня хочешь, странный ученик? Разве тебе наука какая еще потребна? Я бы и сам про тот булат с большим интересом подробности повыспрашивал, кой-чего я понять никак не могу. И еще займусь этим, так и знай!

– Мои клинки неживые.

– Вот дурень, ну прям ходячее Богов попущение! – всплеснул руками кузнец, прикрыл рот ладонью и сбавил голос до шепота, вспомнив, что семья спит. – Так этому и не учат!

Вэрри недоверчиво нахмурился. Он опасался чего-то подобного. В общении с людьми так случается: они не умеют перелить в слова то, что постигли наитием. Вот и кузнец: «само постепенно приходит, как вырастаешь».

Медведь усмехнулся, как он сам отметил, уксусному виду ученика, вздохнул и продолжил. Неспешно, отвлекаясь и замолкая, чтобы проследить падение очередной звездочки. Как сказал бы не менее обстоятельный айри Юнтар, в этой местности имеется отличная возможность для наблюдения максимального сближения орбит Релата и кромки полевого и метеоритного роя, которое приходится на данный сезон. Менее сухие и прагматичные борои полагали, что души близких навещают их, окончивших летние труды. Теперь самая пора для свадеб, вот они и срываются с неба, отыскав себе новое достойное рождение. С некоторых пор Вэрри полагал веру бороев более правильной. У него накопилось много имен в памяти, которые хотелось произносить снова, окликая живых. И потому айри согласно замолкал и ждал, пока прочертит короткую дугу еще одна звездочка. Может, это и есть Милоок? Или Рих. Знал, что едва ли застанет, но услышал от старосты – и сердце упало. Спасибо Актаму, он умеет удивительным образом спасать седока, уносить даже от погони неотвязных тяжелых мыслей…