Сергей Крускоп - Оседлать чародея

Кони были рослыми, пожалуй, побольше шестнадцати ладоней – не чета местным крестьянским лошадкам, – с тонкими, но крепкими прямыми но гами и изящными шеями. Темно-бурая шерсть была словно только что вычищена – лежала волосок к волоску, а хвосты и гривы ниспадали светлыми волнами, без единого колтуна. Виан, может, и не был знатоком лошадей, но искренне залюбовался этой парой, вполне сознавая, что на сельском подворье таким красавцам не место. Можно, конечно, подержать их здесь – но долго ли утаишь этакое шило в мешке? Хорошо, если конокрад какой не прознает, но по округе разговоры точно пойдут.

Странный ушастый конек, видимо, разгадал его мысли.

– Иди-ка ты спать, парень, – сказал он, – утро вечера мудренее. За ночь никто коней не сведет, это я обещаю, а там посмотрим.

Он отвернулся от Виана, ткнулся в траву и принялся жевать с нескрываемым отвращением.

– Буду я тебя звать Коньком-горбунком, – решил Виан.

– Что? – конек чуть не поперхнулся клевером. -Почему горбунком?

– А впрочем, – согласился он, скосив глаз на собственную горбатую спину, – хоть горшком зови, только в печь не сажай. Но вообще-то мне больше имя Лазаро нравится.

– Ненашенское какое-то, – усомнился Виан. -Инородное.

– Так и такие зверьки, как я, – - хмыкнул конек, – в ваших краях нечасто попадаются, полагаю.

– Это точно, – согласился Виан.

Конек снова принялся за траву.

– О, Великая лунная мать, – простонал он с набитым ртом. – Как же я не люблю лошадиный корм! А ничего другого желудок не принимает. Ты, парень, мне завтра хоть горбушку ржаную принеси, а то совсем невмоготу.

– Принесу, – честно пообещал Виан, плотно затворяя дверь сарая.

– А он симпатичный – этот твой Виан, – вынесла свой вердикт Омелия. – Только я все равно не понимаю, чего ты добиваешься! Сам же сказал, что мне прямая дорога в постель к тамошнему царю, -девушка кивком указала на лежащий на столике хрустальный шар.

Принцесса сидела в резном кресле и с удовольствием беседовала с коньком, час назад неожиданно выскочившим из портала. Пообвыкнув жить отшельницей посреди городских руин, она только теперь почувствовала, насколько стосковалась по человеческому голосу.

– Ну, нет, такого я не говорил! – возмутился Лазаро.

– В открытую – нет, – согласилась Омелия. – Но выйти за царя замуж ты предлагал, а это то же самое.

– И вообще, чего это ты подняла постельную тему? – удивился Лазаро.

– А я в шар твой смотрю. Иначе одичала бы совсем! И так уже голоса мерещатся.

– Но в шаре же не только чужие опочивальни увидеть можно, – конек на всякий случай заглянул в клубящееся хрустальное нутро.

А я не только в них и смотрю. Но, во-первых, – принцесса загнула тонкий красивый палец, -ты мне велел поприсматриваться к угориискому владыке, а он проводит в спальне значительную часть времени. И, как правило, не один. А во-вторых, это, как выяснилось, та область, в которой я могу узнать довольно много нового.

Лазаро лишь сокрушенно покачал головой.

– Слышала б тебя твоя мать! Что бы она сказала!

Впрочем, наверное, ничего бы не сказала.

– Ты мне так и не объяснил, – напомнила Омелия, – про этого деревенского парня.

– Он – часть плана, – насупился конек. – Не спрашивай, ради Девы-Хозяйки Пустыни и ЛесногоДеда! Придет время – все объясню.

– И долго мне тут сидеть затворницей?

– Не очень. Соберись, девочка, потерпи еще немного, – голос конька Лазаро вдруг приобрел такие теплые родительские интонации, что Омелия неожиданно для себя чуть не расплакалась. Но сдержалась.

– Я постараюсь, – проговорила она. – Что мне, собственно, остается?! Ты опять уходишь?

– На некоторое время. Когда я появлюсь в следующий раз, будь готова: может статься, придется отправиться в путь.

Омелия вздохнула, глядя, как Лазаро вычерчивает взмахом передней ноги окно портала. Конек напоследок обернулся.

– Призраков не бойся,- сказал он. – Я оградил дворец от нечисти, так что только живые существа могут сюда проникнуть. Ворон пустынный залетитит ли, ежик там забежит. Из тех… И в шар смотреть станешь, погляди-ка что-нибудь про природу и дальние страны. Так, для общего развития.

Портал мигнул и погас. Омелия вновь осталась одна…

Шила в мешке и вправду не утаить. Хотя Виан и продержался со своими конями почти седмицу. Он отдавал себе отчет, что кони, какими бы чудесными свойствами ни обладали, в сарае все время стоять не могут. А потому выгуливал всю троицу по ночам. Кони, кстати, вели себя вполне обычно: ели, спали и обильно гадили. Только, к счастью для парня, отличались изрядным спокойствием, в отличие от кобылицы: не дичились, не кусались, не пытались вырвать недоуздок. В сарае они большую часть времени мирно дремали, а выпущенные на ночной луг, носились, как жеребята, подкидывали задами, негромко, но восторженно ржали. Конек имел на златогривых какое-то тайное влияние: стоило горбунку свистнуть, как расшалившиеся кони немедленно подбегали и вставали рядышком, позволяя Виану забрать их и отвести обратно в сарай.

Как ни старался Виан ускользать из избы тишком и так же возвращаться, день на четвертый братья заметили его ночные отлучки. К счастью, как понял парень, нечаянно подслушав обрывок разговора, причину подобного поведения Сил и Драп однозначно видели в некой неизвестной девке и безуспешно гадали, какая из знакомых польстилась на их непутевого братца. «Непутевый братец» вздохнул с облегчением.

Еще три дня спустя Драп, за которым, к слову сказать, особой тяги к хмельному не водилось, заглянул к знакомому в соседнюю деревню. И к некоторому удивлению, довольно быстро захмелел и, возвращаясь домой, свернул не туда. А сообразил это, лишь буквально уткнувшись в шершавые доски торчащего посреди луга сарая. Оттуда ощутимо пахло лошадьми.

– О, – нетрезво обрадовался сбившийся с пути Драп, – и здесь люди живут!

Он постучал по старым доскам, но в ответ услышал лишь переступь конских копыт и тревожное фырканье.

– Не пускаете? – возмущенно вопросил Драп у глухой стены. – Ну и ладно! Ну и правильно, нечего всякую пьянь в дом к добрым людям пущщать! А я и здесь переночую…

И он устроился прямо под задней стенкой сарая. Кони настороженно заржали прямо над его головой, но Драп уже почти не обращал на них внимания.

– Спокойной ночи, лошади, – сообщил он с той стороны небытия.

Утро разбудило Драпа, кольнув под ребра холодком и брызнув для скорейшего пробуждения в лицо росой. Мужик вскочил, отряхиваясь и ошалело глядя по сторонам в попытке понять, где он и как в этом месте очутился. Утренняя роса (недаром ведь ее почитают целебной) обладает сильным бодрящим действием, особенно когда затекает одновременно за шиворот и за пазуху. Вспомнился и вчерашний визит к приятелю, и возлияния по поводу какой-то удачи в жизни хозяина дома, и возвращение в потемках. Дальше воспоминания, изъеденные бражными парами, истончались и истлевали. Как он оказался именно здесь, под стеной сараюги, Драп припомнить не мог и собственного утешения ради решил, что это Луговой его попутал. А что, этот бес не уступит и лесному хозяину по части мелких пакостей, которые он творит над одинокими путниками! Хорошо еще, не завел куда похуже – тут все-таки местность знакомая, родная, да и до дома на самом деле рукой подать. За стенкой сарая что-то зашевелилось, раздалось негромкое фырканье, и Драп вспомнил, что ему и вчера померещились лошади. Но кому может прийти в голову держать коней в сарае на отшибе? Бродяга какой-нибудь, нанявшийся подбатрачить в деревне, поставил свою полудохлую клячу? Или кто из селян решил подзаработать, купив коня подешевле, чтоб потом продать подороже, а барыш пронести мимо тещиной кубышки? Может, кто лошадь на торг вел, да заночевал по дороге, в темноте не углядев, что до деревни менее переклада [5]? Хотя, если брага совсем память не отшибла, кони в сарае были еще вечером… Да и владельцы в этом случае околачивались бы где-то поблизости. А может, конокрад какой свел коня в соседнем селении да зачем-то здесь пока пристроил – кто их, этих конокрадов, разберет? Мужик почесал голову, обходя постройку, так ничего и не надумал и, за отсутствием лучших идей, открыл подпертую палкой дверь и заглянул внутрь.