Дэвид Геммел - Черная Луна

— Некогда это было моей кровью, — промолвил Первый Олтор. — Теперь — будет кровью моего народа. — Оторвав лоскут синего бархата, он протянул его Дуводасу. — Тебе придется завязать глаза, друг мой, ибо здесь сейчас вспыхнет слепящий свет, и ты навеки лишишься зрения.

Дуводас взял бархатный лоскут и крепко завязал им глаза. Олтор вручил ему арфу.

— Ты не знаешь песни, которую я буду петь, но пусть твоя арфа играет созвучно ей — как подскажет сердце.

И снова зазвенел певучий ясный голос олтора. Дуво выждал немного, вслушиваясь в мотив песни, затем заиграл. Даже сквозь бархатную повязку он различил, что перед ним вспыхнул яркий свет. Он слепил и терзал глаза, и Дуво поспешно отвернулся. Мелодия была похожа на Песнь Рождения, которой много лет назад обучил его Раналот, однако была бесспорно глубже, звучнее, разнообразней. Песня олтора звучала все громче, и в нее вливались все новые и новые голоса. Теперь звучал уже непостижимо огромный хор, и эта музыка дышала такой магией, что Дуво едва не лишился чувств.

Он упал на колени и выронил арфу. Музыка плыла над ним, точно теплая волна, и он лег на каменный пол Храма и заснул. Во сне он видел Первого Олтора, который стоял перед своими соплеменниками. Завеса Времени вновь приоткрылась, и олторы один за другим прошли через нее в мир, где зеленели равнины и высились могучие горы, где царили покой и гармония. И Дуводас во сне тосковал оттого, что не может уйти с ними.

Он проснулся, когда Первый Олтор мягко коснулся его лица, — и осознал, что никогда в жизни не чувствовал себя таким свежим и полным сил. Сняв с глаз повязку, Дуво увидел, что отец-эльдер по-прежнему безмолвно указывает рукой на алтарь — но теперь там ничего не было. Дуво торопливо окинул взглядом громадный зал — пусто. Все кости убиенных олторов исчезли — кроме черепа, который держал в руках Первый Олтор.

— Ты оживил их! — прошептал Дуводас.

— Мы оживили их, Дуво. Ты и я.

— Где они теперь?

— В новом мире. Я должен вскоре присоединиться к ним, но вначале мне в последний раз понадобится твоя помощь.

— Чем я могу тебе помочь?

Олтор поднял на вытянутых руках череп.

— Это все, что осталось от меня, друг мой. Я не могу соединиться с ним, ибо не в силах одновременно петь и возрождаться из мертвых. Сыграй песню, которую ты только что слышал.

— Но я не смогу сыграть ее так, как ты! Я не сумею…Первый Олтор улыбнулся.

— Умение здесь не нужно — только чуткое сердце, а оно у тебя есть. — Олтор снова завязал Дуво глаза. — Начни играть вместе со мной, а когда я умолкну — продолжай один.

И снова зазвучала песнь. Пальцы Дуво порхали по струнам арфы. Он не играл сознательно, стараясь следовать мелодии, — нет, это мелодия сама вырывалась из его сердца.

Дуво даже не заметил, когда голос олтора смолк — он играл и играл, невесомо перебирая струны.

Потом на плечо ему легла рука, и он оборвал игру.

— Мы уже здесь, Дуводас, — проговорил олтор. Дуво сорвал повязку и протер глаза. На каменном полу лежал спящий Брун. Он больше не был золотокожим — все тот же худой белобрысый юнец, каким Дуво увидел его впервые в таверне «Мудрая Сова». Рядом с Вруном стоял высокий и нагой Первый Олтор.

— Теперь я должен уйти, — сказал олтор, — а ты — вернуться в мир. — Он передал Дуво небольшой осколок красного коралла. — Я вплел в него заклинание, которое только дважды откроет для тебя Завесу. Так ты пройдешь к подножию высокой горы, на которой стоит монастырь — это в сорока милях к юго-востоку от руин города Моргаллис. В этом монастыре ты найдешь Сарино. Жемчужина при нем. Возьми с собой Тарантио, если он захочет идти.

— Неужели ты не можешь остаться и помочь нам?

— Я не желаю видеть больше войн. Я касался звезд, Дуводас, и узрел множество чудес. Много веков назад эльдеры позволили людям пройти через Завесу. Знаешь ли ты, почему?

— Раналот говорил — потому что наш прежний мир умирал.

— Да, поступок этот был продиктован в том числе милосердием и жалостью. Однако же скрытая причина была в том, что эльдеры знали, как вы схожи с даротами. Вы, люди, были не так всеобъемлюще злы, как дароты, но все же обладали способностью творить зло — способностью, которую эльдеры пытались понять. Они полагали, что если сумеют подружиться с вами, людьми, этот опыт поможет им, когда они вернут свободу даротам.

— Но мы совсем не такие, как дароты! Этого не может быть!

Олтор вздохнул.

— В глубине души, Дуво, ты знаешь, что я прав. Воображение вашей расы ограничено самыми примитивными желаниями. Алчность, похоть, зависть — вот что движет человечеством. Оправдывает вас лишь то, что в каждом мужчине и в каждой женщине есть зерно любви, радости и сострадания. Однако же этому зерну не дано прорасти в плодородной почве. Оно обречено бороться за жизнь в угрюмых скалах вашей, человеческой души. Эльдеры в конце концов поняли это. И вот они здесь, вокруг нас — недвижные, живые, но не живущие.

— Но я думал, что это лишь застывший миг времени! — воскликнул Дуводас. — Я думал, ты открыл Завесу в прошлое!

— Нет, мой друг, хотя это и вправду застывший миг — но не прошлого, а настоящего. Мы внутри Жемчужины.

Дуво вдруг понял, что у него нет слов, чтобы выразить свои чувства. Молча озирал он безмолвные здания и застывших, как изваяния, эльдеров.

— Вместо того чтобы сражаться и убивать, — продолжал Первый Олтор, — они предпочли сокрыться от мира. Лишь один престарелый провидец остался снаружи, дабы унести Жемчужину в безопасное место. И погиб.

— Чем я могу помочь эльдерам? — спросил Дуво. — Как мне их вернуть?

— Прежде всего отыщи Сарино и Жемчужину, а затем принеси ее на вершину самой высокой горы в окрестностях Эльдерисы. Положи Жемчужину на вершине, а сам взберись на Близнецы. И тогда — сыграй Гимн Творения. Ты знаешь его — Раналот тебя научил.

— Да, знаю. Но я уже был здесь раньше. И не смог отыскать магию в этих скалах.

— И все же, если хочешь вернуть эльдеров, — попытайся.

Брун глубоко, судорожно вздохнул и проснулся. Сев на полу, он посмотрел на олтора.

— Ты… ты уже не со мной, — с неподдельным испугом проговорил он.

— Часть меня всегда будет с тобой, Брун. А теперь нам пора прощаться. ***

Озобар был мужчина крупный, и тощие лестницы, которые вели на крышу казармы, не внушали ему особого доверия. И все же он упорно карабкался наверх, не желая, чтобы его творение устанавливали на место всякие там невежи. Добравшись до крыши, он отступил на шаг и придирчивым глазом осмотрел работу четверых плотников, которые стояли тут же, ожидая его оценки. Они сколотили большую ровную платформу из сшитых крест-накрест досок, опорой которым служили четыре массивные балки. Озобар поднялся на платформу, походил по ней, старательно топая ногами. Платформа была сколочена на совесть и превосходно выровнена. Вполне удовлетворенный, Озобар взял кусок веревки и подозвал одного из плотников.