Дэвид Геммел - Рыцари темного леса

— Боюсь, что это уже не имеет значения, ваша светлость. Какой разумный человек захочет жить в мире, подобном нашему? И как смогу я смотреть на себя в зеркало, зная, что не сделал ничего ради спасения любимой?

Герцог налил себе второй кубок и осушил его до дна. Вид у него был усталый, глаза налились кровью.

— Карбри не хочет драться с тобой. Он попросил меня зайти к тебе… уговорить отказаться от поединка.

— Завтра я выйду на поле, и пусть дело решится согласно законам Габалы. Я сожалею, ваша светлость, но придется вам поискать другого распорядителя для королевского пира.

— Понимаешь ли ты, что играешь на руку Окесе? Единственным, кто одержит победу, будет он.

— Мне нет дела до Окесы. Он предсказал, что я умру через пять дней, и этот срок исполняется завтра. Пусть себе смеется в свое удовольствие.

— Хочешь, я дам тебе урок?

Эррин внезапно понял, что герцог искренне волнуется за него, и был тронут. Герцог, при всей своей алчности, жестокости и распутстве, еще не забыл, что такое сострадание.

— Благодарю вас, не надо. Даже вы не в силах сделать из меня воина за один день.

— Помнишь тот год, когда я выиграл серебряное копье? — улыбнулся герцог. — Ты был тогда моим пажом и нес мне меч, но запутался в ножнах и зарылся носом в пыль. После этого я понял, что рыцарем тебе не бывать. Давай-ка выпьем с тобой, Эррин. — Герцог подал молодому барону кубок, но Эррин покачал головой.

— Вы разрешите мне повидать Диану?

— Конечно. Оставайся у нее, сколько хочешь.

— Нам никто не помешает?

— Даю слово, дружище.

Час спустя Эррина провели до конца тюремного коридора. Диану не заковали в цепи и поставили в ее темницу кровать и два стула. На ней был костюм для верховой езды, серый бархатный дублет и узкие черные бриджи. С распущенными волосами она выглядела моложе своих девятнадцати лет.

Как только за Эррином захлопнулась дверь, он раскрыл Диане объятия, но она не двинулась с места, и губы у нее задрожали. Он подошел и обнял ее.

— Они хотят сжечь меня на костре, — прошептала она. — Заживо!

Он мог утешить ее только тем, что не доживет до этого, и потому промолчал.

Диана отстранилась и взглянула ему в лицо.

— Я люблю тебя, — сказал она. — Люблю с самого детства, когда ты приезжал к нам со своим отцом. Помнишь, как мы играли в прятки в саду?

— Помню. Тебя легко было искать — ты всегда высовывалась.

— Потому что хотела, чтобы ты меня нашел.

— Надо было мне уйти с тобой тогда, во время пира. Надо было…

— Это правда, что ты собираешься драться за меня, Эррин?

— Правда.

— С красным рыцарем?

Он кивнул.

— Ты думала, что я не пойду на это?

— Думала. Я всегда знала, что храбрее тебя нет никого. Но сможешь ли ты победить? И отпустят ли меня, даже если ты победишь?

— У меня нет ответа. Завтра мы это узнаем. А сегодня… быть может, сегодня — это все, что у нас есть. Мы можем просто посидеть и помолчать, только бы не расставаться.

— Нам не будут мешать?

— Нет. Герцог дал слово.

Она распустила шнуровку своего дублета.

— Будь тогда со мной, Эррин, будь частью меня.

В полночь Эррин выбрался из постели, покинув спящую Диану, и тихо постучал в дверь. Плечистый стражник отпер ему и молча повел Эррина к выходу, не глядя ему в глаза.

У самой лестницы Эррин протянул ему два золотых и сказал:

— Обращайся с ней хорошо.

Стражник взял монеты и пошел прочь, но вдруг остановился и сказал не оборачиваясь:

— Я бы и так ничего ей плохого не сделал, но деньги всем нужны.

— Пусть она спит, пока сама не проснется, — улыбнулся Эррин. — Завтрашний день будет долгим и тяжелым.

Он вернулся к себе, где Боран приготовил ему доспехи на деревянной подставке. Тут же на узком столе лежало оружие: длинный меч, боевой топор и булава. Эррин надевал эти доспехи только раз, семь лет назад, на коронацию, и ни разу в них не сражался. Он нахлобучил на голову цилиндрический, с широкой прорезью, подбитый бархатом шлем. Тот сидел плотно, и Эррин слышал собственное дыхание. Щель сильно ограничивала поле зрения. Сняв шлем, Эррин кинул его на кровать и взял двуручный меч, пытаясь вспомнить советы Плеуса, обучавшего его больше десяти лет назад. Но в голову лезло только «недотепа» и «у тебя обе ноги левые».

Он положил меч на колени и сидел так у северного окна до самого рассвета, пока не вошел Боран.

— Завтракать будете, ваша милость?

— Нет, что-то не хочется.

— Простите великодушно, ваша милость, но вы поступаете неразумно. Чтобы сражаться, нужна сила, а откуда в нас сила берется? От еды. Я коврижки с медом испек — скушайте хоть немного.

— На полный желудок умирать не годится, Боран. У покойников кишки всегда опорожняются, и от них смердит. Я не хочу, чтобы от меня смердило.

— Нынче на поле, ваша милость, выйдут двое человек с мечами. У мечей мозгов нет: они делают, что им велят. Может, господин Карбри и великий воин, но он может, к примеру, поскользнуться — тут вы и нанесете свой удар. Надо быть в полной готовности. Пойду принесу коврижки.

Тут дверь открылась, и вошел Карбри в своих красных доспехах, с круглым шлемом на сгибе руки.

— Доброе утро, сударь, — с поклоном сказал он. — Вы, случаем, не передумали?

— Не передумал и не передумаю.

— Оставь нас, — приказал Карбри, но Боран не двинулся с места.

— Я слушаюсь только хозяйских приказов, — покраснев, сказал он.

— Спасибо, Боран, — вмешался Эррин. — Тащи свои коврижки, если хочешь, и подай нашему гостю холодной воды.

Слуга вышел, а Эррин, заметив, что все еще держит в руках меч, швырнул его на кровать, к шлему.

— Аплодирую вашему мужеству, барон, — сказал Карбри, — но оно вам не поможет. Герцог сказал мне, что вы не боец, и я не хочу выходить на поле, чувствуя себя мясником.

— Таков закон, принятый в нашем королевстве. Я имею полное право выступить защитником своей дамы, так или нет?

— Это так, но вы проигрываете даже в случае своей победы. Как верно заметил мудрейший провидец Океса, вы, победив меня, всего лишь докажете непричастность госпожи Дианы к государственной измене. Она по-прежнему остается номадкой, и ей придется отправиться в Гар-аден, а вас самого арестуют за измену.

— На каком основании? Я никогда не высказывался против короля.

— Помилуйте, сударь, — улыбнулся Карбри, — вы собираетесь сразиться с королевским бойцом, что делает вас противником короля и, следственно, изменником.

— Весьма сомнительное рассуждение, господин Карбри. Право обвиняемого доказать свою невиновность существует уже тысячу лет. А вы хотите одним махом ликвидировать это право и объявить всех, кто им пользуется, врагами короля.

— У изменников никаких прав нет.

— Как же тогда решить, кто виновен в измене, а кто невиновен?