Инна Сударева - Маг в пижаме

Одним не совсем ясным и не совсем теплым ноябрьским утром чародей Илларион проснулся, потер глаза пальцами и понял, что сегодня именно такой нехороший день. День, когда все непременно будет валиться из рук, вызывать нудную головную боль и трепать нервы.

Самхэйн.

День, который еще называют Днем Всех святых или Хеллоуином, который по нраву людям, но не по нраву волшебникам.

— Что-то нынче будет? — простонал Илларион и потянулся руками на другую половину кровати — к Монике, чтоб хоть на часок отвлечься от мрачных мыслей.

Любимой в постели не оказалось. Её льняные подушка и покрывало были холодными, стало быть, девушка покинула ложе уже давно.

Судя по всему, неприятные сюрпризы начались.

Зеркало подтвердило опасения мага.

— Ну, привет, рожа наглая, — поприветствовало оно Иллариона.

— Почему наглая? — удивился чародей. — В прошлом году на Самхэйн ты обозвало меня постной рожей.

— Люблю разнообразие, — ответствовало зеркало, и выдало отражение волшебника в негативе.

— Моню видело? — осведомился Илларион, глядя голубыми глазами в темно-красные глаза своего зеркального двойника и почесывая щеку.

— Я ее поглотило, — важным тоном сообщило зеркало и вспучило нос волшебнику.

— Зачем? — изумился маг. — Немедленно верни!

— Черта с два! — заявило зеркало и растянуло отражение волшебника так, что оно с треском лопнуло и образовало два лица, оба — чрезвычайно рассерженных, а потом вызывающе пропело. — Сего-о-одня не твой де-е-ень!

— Верни её! — грозно повторил своё требование Илларион. — Иначе! — он поднял вверх правую руку, словно муху ею прихлопнуть собрался.

— Но-но! — отозвалось зеркало. — Не забывай: нынче вся твоя магия может выйти боком. Самхэйн — особый день. Всё наперекосяк. Особливо все магическое…

— Но зачем она тебе? — покачал головой волшебник.

— Я просто не желаю, чтоб она в меня пялилась по десять раз на дню. Хоть сегодня, — со вздохом ответило зеркало. — Она мне не нравится. От ее рыжих волос у меня вся поверхность болит — слишком яркий цвет, раздражающий… Тебе надо сменить девушку.

— А это тебя не касается! — резко ответил Илларион, направляясь в ванную комнату.

— Очень даже касается! — крикнуло ему вслед вредное зеркало. — Мне ж её отражать, а не тебе!

В знак неуважения к сегодняшнему не совсем нормальному дню Илларион решил не бриться. Он принял душ, почистил зубы, причесался — и только. Затем прошел в гардеробную, где выбрал одежду, подходящую Самхэйну: брюки и рубашку камуфляжной расцветки и тяжелые ботинки-штурмовики. На голову напялил белый пробковый шлем, поверх рубашки надел черный кожаный жилет с десятком кармашков, полных всяких нужных в Самхэйн мелочей, и военным шагом направился в столовую.

По коридору, в полуметре от пола, уже шныряли демоны-мыши и демоны-тараканы, то и дело врезаясь в ноги чародея. Но Илларион шагал так твердо и уверенно, что они никак не смогли сбить его с курса, а потому обиженно пищали и слали магу всякие мелкие проклятия: "Чтоб ты на солнце обгорел! Чтоб у тебя все правые ботинки пропали! Чтоб из мяса ел одну курятину!" По-крупному они проклясть не могли, поэтому довольствовались тем, что было в их компетенции.

Илларион же потихоньку пух от гнева.

Сегодня нельзя было колдовать.

Точнее, колдовать не запрещалось, но сегодня, в день, когда ворота в темные миры были открыты, любая, даже самая маленькая и безобидная волшба могла сама собой превратиться в крупную неприятность и привести к катастрофе. Поэтому, не зная о последствиях щелчков пальцами, лучше было не щелкать ими вообще.

За Монику Илларион не особо беспокоился. В Зазеркалье ей мало что угрожало. Разве что мелкие зеркальные бесы, но они могли лишь щекотать, щипать да за волосы дергать. К тому же, они были пугливыми — стоило громко рявкнуть на них что-нибудь из серии "отвалите!", и они переставали досаждать.

"Самхэйн кончится — и зеркало ее выпустит. И все будет по-старому, — успокаивал сам себя чародей, заваривая кофе. — Оно и к лучшему, что Моня сейчас там. Там тише и спокойнее, чем здесь", — и он сердито покосился на змеевидного духа, который выполз из серванта, вытаращил свои желтые глаза на мага, а потом, по-старчески кряхтя и охая, потащился по узорчатой плитке, оставляя на ней зеленоватый слизистый след, и исчез в недрах газовой плиты.

"А ведь только десять утра", — с тоской подумал Илларион, глядя на часы, на стрелках которых уже висел крохотный гном в петле из обувного шнурка и строил рожи пролетавшим мимо зеленым горгульям…

Где лучше всего провести беспокойный фестиваль Самхэйн?

Конечно, подальше от кладбищ и прочих захоронений, над которым пространственные дыры есть всегда, а в сей темный день они еще и раззявлены, как ненасытные акульи пасти, и извергают из себя демонов, духов, бесов, как проснувшийся вулкан — лаву.

Но где найти такое чистое место? Ведь планета Земля уже давным-давно представляет одно сплошное кладбище. Ибо даже в тех местах, где теперь шумят автострады или высятся модерновые новостройки, кто-то когда-то кого-то похоронил, тайно ли, явно ли…

Маг Илларион знал одно чистое место, где пришельцы с темной стороны досаждали бы наименее всего: он полез на каменный утес, что высился над морем. Уж там-то не было ничьей могилы. И там ни разу не проливалась кровь человека, потому что люди никогда туда не залазили. Туда забраться мог только волшебник, используя при этом свою волшебную цепкость.

Такое вот это было во всех отношениях исключительное место…

Илларион сидел на утесе и вырезал разные фигурки из полосатого оникса и полупрозрачного нефрита: слоников, лошадок, зайцев, драконов, жаб и жуков. Поделочных камней у мага было предостаточно в бездонных карманах жилета.

Он трудился над жабьим глазом, когда воздух вокруг него уплотнился, запАх ароматным дымом (такой бывает, когда в огонь бросают вереск), и большой зеленый глаз открыл свои веки как раз напротив лица Иллариона.

— Хело, — прошептал кто-то.

Волшебник оторвался от оникса и улыбнулся глазу:

— Хело, Катарина.

— Ты снова тут, — заметила Катарина. — Опять не празднуешь?

— Слишком шумно. Ты же знаешь: я не люблю шум.

Катарина вздохнула, обернулась беловолосой и зеленоглазой девушкой в длинном белом одеянии и опустилась на камни рядом с Илларионом. Тонкими пальцами, очень похожими на птичьи лапы из-за длинных и острых ногтей и чешуеподобной кожи, она коснулась фигурок, которых уже было штук десять. Выбрала нефритового дракона, улыбнулась:

— Я тоже не люблю шум. В моем мире всегда тихо.

— Наверно, потому мы и сдружились, — сказал Илларион.

Они помолчали, глядя на драконов, которые устроили драку над морем.