Марина Дяченко - Дикая энергия. Лана

Он качает головой:

— Вряд ли. Но точно не знаю.

— Вы не знаете?!

— Чему ты удивляешься? Ты думаешь, это я построил Завод? Да я пришел на него, так же как ты… пытаясь что-то изменить!

Он приоткрывает железную дверцу печи и подбрасывает черный брусок на тлеющие угли. Разгорается пламя, выхватывает из полутьмы его тяжелое, будто бронированное лицо. На дне глазниц вспыхивают огоньки: огонь отражается в маленьких, глубоко посаженных глазах.

— И вам удалось? — спрашиваю я.

— Нет. — Он прикрывает печную дверцу. — Она умерла.

— Кто?

Он достает с полки бутылку с водой, зубами открывает крышку. Вытирает лоб тыльной стороной ладони.

— Моя жена.

— У вас была жена?!

Он молчит. Смотрит в темноту.

— Но Завод подчиняется вам? — спрашиваю я, чтобы хоть что-то сказать.

— Да. Я его Сердце. Ты думаешь, это метафора, красивые слова? Нет. Я стал частью Завода. Я сросся с ним. Иногда, изредка, позволяю себе уйти в город. Ненадолго.

— Да, — бормочу я. — Вы ведь… я видела вас в городе… я поняла, что вы не контролер. Потом. Мне сказали…

— Да. Я просто брожу по улицам. Иногда убиваю дилеров… Если поймаю. Но больше — смотрю на людей. Наблюдаю. Мне нужно видеть человеческую жизнь, особенно после энергетического часа. Понимаешь?

— Нет… Вы говорите о дилерах, как о… тараканах.

Он с силой опускает кулак на стол. Подпрыгивают стаканы.

— Энергии не хватает на всех. Я уже это говорил. С каждым годом ее все меньше. Это я тоже говорил. А они делают себе деньги из человеческих жизней. Непрожитых жизней. Ты слышала о жизнеедах?

— Это сказки…

— Это не сказки! Конечно, жизнееды не чудовища с пастями до пола. Они подлавливают самоубийц на вышках, за несколько минут до прыжка. Высасывают из несчастного синтетика, решившего умереть, жалкие остатки энергии — последние капли. Потом мертвое тело сбрасывают вниз. Или бросают в канализационный коллектор. А из энергии… если это можно так назвать… из того, что они высосали, мастерят фальшивые зарядники. И продают синтетикам, по какой-то причине лишенным пакета. А энергополиция получает проценты от каждой сделки!

Он говорит, как человек, годами не раскрывавший рта, — голос хрипит и срывается, но слова, накопившиеся за долгие дни молчания, так и рвутся из горла.

— А те, кто получает по несколько зарядок за ночь… — бормочу я.

— Это другое. Им-то, чаще всего, достается настоящая энергия. За счет какого-нибудь оштрафованного бедолаги. Но как только человек получает больше одной зарядки за ночь, он начинает умирать. Пройдет несколько месяцев — и ему не хватит, чтобы выжить, целого Завода.

Я вспоминаю человека, умершего на моих глазах в подворотне. И еще вспоминаю Григория.

— Вы же им платите… — Я не узнаю своего голоса. — Вы сами им платите подзарядками, чтобы они вам служили…

— Да. Иначе не получается. Трансформаторная станция… обыкновенная энергетическая подстанция, распределительный щит всего города. Вокруг нее — высшие чины энергетической полиции. Они же все синтетики. Им нужно по сто с лишним энерго каждую ночь. Их женам, детям, родственникам, друзьям. Их советникам. Их верным слугам. Понимаешь? Синтетиков, попавшихся на незаконной сделке с энергией, лишают пакета, обрекая на медленную смерть. А дилеров отпускают. Людей на грязной работе — например, гонять вагоны по канатке — подсаживают на мультидозу… то есть на несколько доз за ночь. Они быстро сменяются на таких работах. Ничего не успевают узнать, ничего не успевают понять. На их место берут других, и так без конца.

— Вы все это знаете… И ничего не пытаетесь изменить?!

Он смеется, не улыбаясь. Не растягивая губ. Жутковатое зрелище.

— Мне надо, чтобы распределительный щит работал. Чтобы по домам синтетиков шла энергия. Потери неизбежны. Сопротивление проводов съедает энергии больше, чем вся эта стая энерго-шакалов. Просто, если я прихожу в город и застаю дилера за работой, я его убиваю. И всех, кто к этому причастен, убиваю тоже.

— А нас вы не убили.

— Я вас пожалел. Я могу себе позволить такую роскошь — кого-то пожалеть.

— А тех, кого привозят по канатке, вы не жалеете?!

— Твою судьбу я мог тогда изменить. Их судьбу никто не изменит. Какая разница, жалею я кого-то, не жалею? — Он запинается. Тяжело переводит дыхание. — Ты спрашиваешь, почему я терплю всю эту банду прилипал возле трансформаторной станции? Дело даже не в том, что, прогони я этих, на смену придут другие… Не в этом дело! Дело в том, что главного-то ни я, ни ты, никто изменить не может. Заводу нужна живая энергия, он должен регулярно жрать молодых и сильных людей. И в мире, где это возможно… нет смысла заботиться о справедливости или о чем-то вроде этого.

Стены вздрагивают. Не то звук. Не то вибрация. Мой собеседник поднимает голову: на Заводе что-то случилось.

— Что это?

— Прибыла смена, — говорит он буднично и включает боковой экран.

Не знаю, что я ожидаю увидеть. Но на экране график — десять зеленых столбиков, повыше и пониже, слева шкала с делениями. Справа — диск, разделенный на сегменты, три четверти зеленые, одна пятая — желтая, оставшаяся тонкая долька — темно-серая. По картинке пробегают полосы-помехи.

— Ну вот, — говорит Хозяин, глядя на экран. — Видишь, зеленое поле — дикая энергия, желтое — остаточная синтетическая. До полной загрузки не хватает четырех процентов, и это еще ничего. Бывали смены, что и десятка не хватало.

— Что это? — повторяю я, невольно съежившись в своем кресле.

— Топливо для Завода, — сухо отвечает Хозяин.

— Это люди?!

— Ты что, слепая? Это график! Десять единиц общей емкостью…

— Это люди!

Он кладет мне руку на плечо. Сжимает пальцы — мне больно, но я не решаюсь пошевелиться. Есть в нем что-то… цепенящее. Лишающее мужества.

— Я знаю, что это люди, — говорит он шепотом. — Ты думаешь, зачем я езжу в город после энергетического часа? Я смотрю на них. На счастливых синтетиков. Я говорю себе: вот ради чего. Я записываю их радость на пленку, привожу на Завод и монтирую видеоряд для энергошоу. Просматриваю эти пленки еще раз. И еще. И говорю себе: вот ради чего! Ясно тебе?

— Вы очень несчастный человек, — говорю я шепотом. У меня зуб на зуб не попадает.

— Я?

Становится тихо. Слышно, как вибрируют стены. Как осыпается где-то песок.

— Что сейчас… с ними… делают?

— Сейчас погонщик сгружает их на ленту транспортера. Они сонные, оглушенные. Не понимают, что происходит.

— Погонщик?

— Человек, который их привез. Через шесть минут Завод даст канатке задний ход, и вагон поедет обратно.

— Вместе с погонщиком?

— Да… Если приемка прошла успешно, погонщик находит в вагоне подзарядку.

— А если не успешно? Если в дороге кого-то… потеряли?