Сэй Алек - Игра сэра Валентайна

-- Не мне, убогому разумом, рассуждать о промысле Тарка. -- коротышка возвел очи горе. -- Ибо как понять скудным моим умишком, что даже любодеяние порой угоднее Ему, чем истинная праведная воздержанность, и Лот Горамейский более свят, чем праведный Онас Нисский?

На какой-то миг Рустам тер Сипуш замер, словно громом пораженный, а затем склонил голову.

-- Истинно сказано было, -- негромко произнес он, -- что и в святилище порой искушает Губернез, и что даже в праздной толпе можно услышать глас пророческий. Не должно священнослужителю поддаваться гордыне, и всегда необходимо помнить о смирении. Два шага назад, пропустите паланкин умудреннейшего Хасан-аги.

-- Ого, -- выдохнул шумный посетитель едва слышно, и сделал большой глоток из кубка, -- а везир-то нажил себе смертельного врага. Не думал, что у него хватит наглости наговорить такого тер Сипушу.

-- Э... не просветит ли меня мудрейший о смысле их беседы и причине его восторгов? -- обратился сэр Лестер к незнакомцу. -- По чести сказать, я понял, что речь их была полна обидных намеков, но смысла их не уразумел.

-- Просветит. -- "мудрейший" икнул и приглашающее махнул рукой. -- Садись ко мне, чернильная душа.

Ре Лееб пересел за столик парня, прихватив пиалу с чаем, однако же ее содержимое моментально отправилось на брусчатку площади, после чего говорливый посетитель наполнил ее вином из глиняного кувшина.

-- Хуже нет, чем пить одному. -- прокомментировал он свои действия.

-- Высокочтимый, я не...

-- Помолчи. -- парень сморщился. -- Вижу же, что тебя от этих писулек в сон клонит. Постоянно от них отрываешься и с тоскливым видом пялишься на площадь. Тебя как звать-то?

-- Авель ан-Зай, высокочтимый господин. Я один из писцов кади Селима а Дави.

-- Селим-баба Справедливый, Селим-бей Неподкупный, Праведный а Дави, Грозный Судия... Всех прозвищ и не перечесть. -- кивнул собеседник благородного Блюма, подвигая к нему пиалу с вином. -- Известный и уважаемый в Аксаре человек. А меня зовут Джимшал из Феска. Давай-ка, за знакомство до дна.

"Итак, бродяга", сделал для себя вывод сын посла, припадая к пиале и делая вид, что пьет вино исключительно из необходимости и по принуждению.

Впрочем, в Имладоне слово "бродяга" не имело того негативно-пренебрежительного оттенка, какой оно носило в королевствах севера. Да и как иначе могло быть в стране, где едва ли не треть населения составляют кочевники-скотоводы? Бродягой в султанате называли не нищих-попрошаек, слоняющихся по дорогам от города к городу и живущими на подаяния, не странствующих сказителей, певцов или факиров, не бродячих проповедников, а людей, которым по какой-то, обычно одним им известной причине, стало тесно в родном городе, людей покинувших свои жилища и семьи в поисках незнамо чего, отказавшихся от родового имени, заменив его местом рождения, и отправившихся в путь. Большинство из них были воинами, солдатами удачи, телохранителями, охранниками караванов... Короче говоря, народом, знающим как и за что держать оружие, но при этом случаи, когда такой бродяга становился разбойником, были крайне редки. Скорее это были блуждающие по свету романтики. А, согласитесь, трудно представить романтика, промышляющего с кистенем на большой дороге.

Вино оказалось слабеньким, легким, сладким -- одним словом, идеально подходящим для лечения похмелья, которым Джимшал из Феска, судя по всему, не страдал, а наслаждался.

-- Досточтимый Джимшал, я тысячу раз прошу простить мою настойчивость, но не осветит ли светоч твоей мудрости...

-- Сказал же, осветит. -- вздохнул бродяга. -- Ну что за мерзкий город? Только найдешь собутыльника, как от тебя требуют исполнения обещаний и уплаты долгов. Что именно ты не понял в беседе везиров, уважаемый?

-- Ровным счетом ничего. -- честно признался сэр Лестер. -- В чем заключались их взаимные оскорбления, и почему многоуважаемый Джимшал решил, что везиры отныне во вражде?

-- Ох-хо-хо, -- вздохнул парень, -- видать много работы у писца кади, если он не находит времени оторваться от бумаг, чтобы поглядеть на окружающее. Объясняю тебе, добрейший и наивнейший Авель. Во-первых, само сочетание слов "щедрейший" и "сэкономил", это укол, и довольно тонкий, указывающий на остроумие тер Сипуша. Во-вторых, тер Хусаин известнейший взяточник и казнокрад, он живет на широкую ногу, постоянно устраивает пиры и праздники, тратя на них множество наворованных денег. Именно это имел в виду махди, называя его "щедрейшим". В-третьих, он довольно недвусмысленно намекнул на то, что его место гораздо ближе к трону, чем место его собеседника, сказав, что сапог его носильщиков расположены ближе к центру ворот. Там, кажется, был еще и намек на то, что тер Хусаин не дал кому-то бакшиш, или дал, но слишком маленький, но это уж извини, откуда мне точно знать? И все это, мой добрый ан-Зай, он умудрился уместить в одну фразу.

"Ну, кому недодал бакшиш тер Хусаин, догадаться не сложно. Бенаресскому эмиру Кавусу тер Рахмату, Великому Везиру, конечно", подумал баронет ре Лееб, превратившийся в одно большое ухо.

-- Идем далее, -- сказал Джимшал, поднимая кружку с вином, -- Но сначала выпьем.

Выпили. И на сей раз сэр Лестер даже забыл притвориться, влив в себя пиалу с явным удовольствием. День явно прошел не зря.

-- Помянув щедрость махди к поденщикам, Хасан-ага тонко намекнул на его новый дворец в окрестностях Аксара. Наш праведный эмир на его строительство два года выжимал из аксарских храмов все доходы до последней таньга. Говорят -- роскошный получился, самому султану под стать. Про башмачника объяснять надо?

-- А это тоже намек? -- сделал большие глаза благородный Блюм.

-- О Тарк и Илина! Да где ты рос, мальчик, если не знаешь таких вещей? Род тер Сипуш древний и уважаемый, но происходит от презренных башмачников из Бахрея -- об этом каждая собака в Аксаре слыхала! Вроде бы побочная ветвь их рода, ил-Сипуш, по сей день живет там этим ремеслом. А вот что известно гораздо меньше, так это то, что тер Хусаины ведут свой род от нищего побродяжки, пришедшего в Аксар неизвестно откуда и, вроде бы, даже не имладонца. Тут верховный жрец Аксара в долгу не остался. Ну и последнее, конечно. Лет сорок назад в Аксаре был грандиозный скандал. Мать Рустам-махди подозревали в супружеской неверности, так что тер Сипуш вполне может быть не тер Сипушем, а безродным ублюдком. Скандал замяли, Зульфию-ханум отравили, но вспоминать эту историю при Рустам-аге, значит стать его врагом на вечные времена, знаешь ли.

Рука Джимшала вновь совершила путь к кувшину, и пиала сэра Лестера еще раз наполнилась вином.

-- Тебе многое известно о высокорожденных. -- осторожно заметил аазурец.

-- С кем только не пересекаются пути бродяги, каких только историй не услышишь в караван-сараях, чайханах и у походных костров. -- ухмыльнулся фескиец. -- Я держу уши открытыми, сердце на замке и саблю под рукой. Потому и жив по сей день.