Александр Гуров - Ученик некроманта. Мир без боли

Из-за серых грозных туч выползло закатное солнце, ударило Бенедикта в лицо обжигающими лучами и тут же уплыло за горизонт. Вампир рефлекторно укрылся от надоедливого светила в тени кабинета. Нельзя сказать, чтобы он боялся света, все же Ливуазье был хорошим Мастером и обучил своего ученика бесхитростным приемам, благодаря которым можно долго жить без пищи и гулять даже жаркими днями. Но свет все равно раздражал и обжигал кожу.

Бенедикт подошел к столу и долил в бокал настойки. Хотел вернуться к окну, но замер едва обернувшись.

– Что ты здесь делаешь?! – возмутился Бенедикт. – И кто это с тобой? В окно вползли! Хотите, чтобы меня раскрыли?

– Заткнись и слушай, – рявкнул один из пришедших. Был среди них сам герцог Веридий Мартес Ливуазье и еще один неизвестный в черных кожаных штанах, белой рубахе навыпуск и черном же плаще. У незнакомца были светло-голубые, как горных хрусталь, глаза, черные, будто измазанные в саже, длинные прямые волосы и контрастное на этом фоне идеально белое лицо. Внешность дворянина, истинного аристократа, чистых голубых кровей, не знающего, что такое изнурительный труд на солнце. Бенедикт завидовал таким, кому слава и почет приходили с детства. Ему, обычному провинциальному аббату, сыну крестьянина, всего пришлось добиваться собственным трудом, потом. И кровью…

– Вас видели? – спросил, не послушав предупреждения, Бенедикт. Гости проникли через окно, легко вскарабкавшись по отвесной стене. Святой отец волновался не напрасно. Вампиров могли заметить, а лишние глаза Бенедикту ни к чему. Все, что он с таким трудом достиг, претерпев пытки и лишения, могло рухнуть, как карточный замок. Веридия и Батури это не волновало:

– Мне срочно нужна твоя помощь, – продолжал, не утруждаясь ответами, Ливаузье. – Сегодня же вечером ты должен отправить к границе эскорт, который доставит к куполу двух живых и ребенка.

– Это невозможно, – покачал головой Бенедикт. – Караван выходит завтра. Им лучше отправиться вместе с ним. Так их появление не привлечет внимания.

– Нет, – обрубил Веридий. – Ты либо глуп, либо меня не слышишь, я повторю: они должны покинуть Вестфален не позднее сегодняшнего вечера.

– Мартес, друг, я не всесилен, – не шел на поводу Бенедикт. – Ты же знаешь, если у меня есть возможность помочь, я помогу, но сейчас не та ситуация. В путь отправляются высшие церковные саны, не мне подгонять их, не мне диктовать им свои условия.

– Пусть уйдут с другими конвоирами, – предложил Клавдий.

– Вам важно их просто вытурить из города или все-таки вывести из Хельхейма? – недовольно спросил Бенедикт и резко оглянулся. Ему вдруг почудилось, что позади раздались шаги, но, прислушавшись, он расслабился – за дверью было тихо.

– Что ты имеешь в виду? – поинтересовался Батури.

– В округе Вестфалена полно нежити, тупых неупокоенных, трупоедов, которые не имеют хозяев, но любят плоть. Выкинуть молодую пару с ребенком не сложно…

– Живые – две девушки, – уточнил Клавдий.

– Это, по сути, не важно, – отмахнулся Бенедикт. – Но те, кто покинет Вестфален без доброго десятка святых братьев, обречены.

– Так выдели этот десяток братьев и в путь, – стоял на своем Веридий.

– Ну не могу я! – вспылил священник. – Не могу дать того, чего у меня нет. Сейчас всеми силами борются с чумой, этой ночью снова будет полыхать огонь. А уже завтра город опустеет. Все уйдут к границе. Но это будет завтра, не сегодня.

– Пожри тебя Бездна, у нас нет времени! – прорычал Веридий.

– Успокойся, – попытался унять его Батури. – Я не спешу, а ты, надеюсь, вытерпишь меня и сестер еще один день.

– Дело не в этом, – отмахнулся вампир.

– А в чем? – спросил тогда Клавдий. Ливуазье не знал, что ответить. Не говорить же другу, что он его предал?

– Пусть будет завтра, – сдался Веридий.

– Вот и решили! – обрадовался Бенедикт. – Пополудни жду вас и ваших пассий на агоре. Место, конечно, не из приятных, но братья решили собраться ближе к церкви, чтобы помолиться перед долгой дорогой.

– Хватит слов, выведи нас отсюда, – не пожелал слушать словоизлияния эстерца Ливуазье.

– Как? – удивился Бенедикт. – Вы пришли через окно, никто не видел, что вы входили в мои покои, как я вас выведу незамеченными? Мне и так стоило немалых трудов, чтобы замять тот ужас, который вы учинили у западных ворот. Неужели нельзя было войти в город, не оставляя трупов?

– Что ты городишь? – не понял Веридий.

– Не обращай внимания, – отвел взгляд Клавдий.

– Ты меня удивляешь, Батури, – недовольно зыркнул на друга Ливуазье, но не стал развивать мысль. – Идем, нет времени на патетику.

– Не пойму: куда ты спешишь?

– Никуда, просто не люблю пустую болтовню, – ответил Веридий и выпрыгнул в окно. Следом за ним, как тень, последовал и Батури.

Черные всадники приблизились к Вестфалену на закате, но проходить в город не спешили и остановились у закрытых ворот. Они дождались, когда солнце опуститься за горизонт, а после растворились во мраке, исчезли и лишь вороные жеребцы напоминали о том, что всего мгновением раньше здесь были люди.

В этот же миг вокруг усадьбы Ливуазье появились тени. В густеющих сумерках их было трудно разглядеть, но бдительные эстерцы, бродившие в поздний час по улицам города в поисках чумных, все же распознали в этих тенях исчадий Мрака. И тогда церковники забили в колокола, направили к дому праведника святых братьев, чтобы они уберегли покой богобоязливого герцога, избавили его дом от нашествия детей Ночи. Но помощь прибыла слишком поздно, впрочем, как и сам герцог.

Лагода осталась за спиной и потянулась серой змейкой дорога. Она то прижималась к обрыву, на дне которого бурлила река, то отдалялась от него и приближалась к редкому лесу, росшему по правую руку, но дорога никогда не убегала так далеко, чтобы не было слышно дико ревущего Ситха. Вода в реке, отделившей Хельхейм от Валии, с шумом ударялась об уступчатые скалы, кричала, пенилась и громогласно текла все ниже, где водопадом низвергалась с утеса и, утихая, впадала в Белое море. Громче Ситха кричали многочисленные перелетные птицы. Для них шла последняя охота перед приходом холодов и долгим путешествием на восток, где климат мягок и снег не выпадет даже в самую лютую зиму. Птицы кружили над обрывом, с ястребиной хищностью и точностью камнями падали вниз, налету хватали форель, тут же глотали ее и кричали все громче, будто хвастаясь друг перед другом.

За всем этим шумом различить стук копыт, собачий лай и крики всадников не сумел бы ни один альв, не говоря уже о человеке, но Назарин ориентировался не на слух.

– Сворачиваем, – на секунду остановившись, сказал он. – И быстро.