Customer - Власть над водами пресными и солеными. Книга 2

— Аська, не обижай ее, — на все лады повторяют Соня с Майей. В глазах у них плещется предчувствие беды. Я только мотаю головой, как неудачно взнузданная лошадь. Не верят они в мои добрые намерения. Впрочем, я и сама в них не очень-то верю.

Чем ближе судьбоносная встреча, тем отчетливее понимаешь: сначала дело, страх потом. Отсчет пошел. Семь, шесть, пять, четыре, три, два, один. Дверь с противным скрипом отворяется. Я сильная, я выдержу. За моей спиной — моя семья. За моей широкой, надежной спиной.

— Асенька… — шелестит голос с кровати. Как говорила Джулия Ламберт, «Мими, «Богема»!» [36] Фильм «Театр» режиссера Яниса Стрейча по книге Сомерсета Моэма — прим. авт. — и все приемчики налицо. В полумраке белеет печальное лицо с кругами под глазами. Руки стискивают халат у горла. Только лилий у изголовья не хватает. Сейчас последует монолог на тему «Я силюсь понять, что я сделала не так».

— А ты неплохо устроилась, я гляжу, — тон взят. И всем сразу кажется, что взят неверно. Холодный, колкий, циничный тон. Таким с умирающими Мими не разговаривают. Ну, чем богаты, тем и рады.

— Да, со мной все так возятся… — благодарный взгляд хозяйке квартиры. Та всполошенно трясет рукавами: ах, что ты, дорогая, что ты, живи сколько хочешь, только живи! Добрая женщина. Хотя и чересчур доверчивая. Моя мать еще на ее похоронах простудится. — Но меня так беспокоит, что вы с Герочкой не хотите меня выслушать.

— Отчего же? Мы все здесь — и я, и Герочка. Именно для того, чтобы тебя выслушать. Вещай, — неудачное слово, ах какое неудачное! Эдак она во всей красе и не раскроется.

Нет, мою мать не то что словом — пулей не остановишь.

— Ты вот нашла себе какого-то странного кавалера, уехала с ним в чужую страну, непонятно для какой цели…

— Еще раз «отчего же?» Понятно, для какой. Потрахаться в романтической обстановке. Сойтись поближе на почве распутства и идти дальше по жизни рука об руку.

— Ася! Ты взрослая женщина! А ведешь себя, как твоя сестра, когда ей было восемнадцать!

Майя давится воздухом в углу. Но возмущаться вслух не решается.

— Намек на то, что я рожу без мужа? Поздновато спохватились, маменька. Поезд ушел. Я бы и рада, но…

— А вдруг он…

— Ага! Маньяк без приличного состояния и образования? Как ты там выражалась насчет Хелене?

— Вот тоже! — радостно подхватывает на глазах оживающая болящая. — Я говорила! Я предупреждала! Но вы же все такие умные — зачем вам меня слушать? Вот вы никогда меня не слушаете, а потом…

— А потом у нас начинается половая жизнь. Вот ужас-то! — всплескиваю руками я.

— Я только прошу вас подумать как следует! Вы всё по-своему сделать хотите, — срывается в безоглядный полет мысли маман. — И что? Все вокруг начинают называть вас на букву «бэ»!

Камешек в Сонин огород. Взгляд сестры вспыхивает яростью — и тут же угасает. Действительно, называют. Старые кошелки под предводительством мамули дорогой наверняка никак иначе не называют нашу любвеобильную, окруженную мужским вниманием Софи, живущую вдали от исторической родины неизвестно на какие доходы. Есть о чем подумать моим опороченным сестрам, запятнавшим светлое имя этого… как его… да хрен с ним, дальше, дальше, мамуля!

— Ты дождешься, что и тебя будут звать так же! А Гера дождется, что его обберут до нитки, квартиру отнимут! И у тебя тоже! Вы не знаете, какие люди на свете бывают!

Знаем, мамочка, ой знаем. Благодаря тебе как раз и знаем.

— Хотя бы сейчас послушайте меня, мне врать незачем, я и так одной ногой в могиле…

— Когда операция? — перебиваю я песнь о развратном Гайявате и корыстолюбивой Покахонтас.

— Я еще не решила… — с трудом переключается наша песенница.

— Решай. Здесь оперироваться, конечно, дорого. Очень дорого. Но, как я понимаю, платишь не ты? — из-под тяжелых темных век в меня летит злобный взгляд.

— Сонечка нашла мне немецкого врача. И хорошую клинику.

— Зачем? — искренне удивляюсь я. Настолько искренне, насколько вообще можно удивиться вещам, ответ на которые известен заранее. — У меня множество знакомых врачей. Среди них предостаточно отличных хирургов. Вырежут в лучшем виде. И держать в больнице долго не станут. Дома в комфорте отлежишься. Уже через пару недель будешь как новенькая. Так что нефиг тут Сонькины капиталы просаживать. Не нужно вводить ее ни в расходы, ни в мороку с продлением визы. Загостились вы, мамуля. Непозволительно загостились.

— Ася, как ты можешь! — раздается писк из-за моего плеча.

Взлетай, мой белоснежный дракон! Викинг, напомни мне, как это было, когда тебе стало все равно, кто из твоих близких еще жив, а кто уже умер!

— Я? Я еще и не так могу. Потому что в отличие от вас, девочки, прекрасно понимаю правила игры. Более того — со мной в эти игры играют далеко не первый раз. Только раньше я всегда позорно продувала. Итак, почтеннейшая публика! — я обвожу взглядом остолбеневших родственников и посторонних. Хозяйка квартиры, раскрыв рот, таращится на меня из угла. Я щелкаю пальцами, как заправский фокусник. Вот-вот из воздуха на головы присутствующих посыплются карты. И все — пиковые дамы. — Наша дорогая матушка изволит болеть. Предположительно, рак матки на нулевой стадии. Кстати, кто поставил диагноз?

— Очень хороший специалист! — шипит матушка, легко поддаваясь на мою провокацию. Она уже не лежит, а сидит на кровати, щеки ее горят здоровым румянцем. Откуда что взялось, куда что делось? Где чахоточная оперная Мими, где прежалостная обстановка последнего прощания? Мы — на турнирном поле, кони ржут, флаги плещут.

— Не спорю. Ты же регулярно обследуешься — и действительно, у хороших специалистов. Сама подбирала. С моим кругом знакомств среди медиков кому и доверить здоровье любимой мамочки? Итак, это они тебе про опухоль сказали? На последнем осмотре?

— Да!

Умц! Ловушка захлопывается. Я не торопясь достаю меч из ножен.

— Два месяца назад?

— Да!

— А еще тебе сказали, что матку стоит удалить — так, на всякий случай?

— Д-д-д… — в последнюю секунду мать ловит вырвавшееся «да». Но оно все равно повисает в воздухе. Ядовито улыбаюсь, меч лениво чертит восьмерки в воздухе.

— Ты, мамочка, забыла, что имеешь привычку после каждого обследования звонить мне и пересказывать в подробностях, кто что сказал. Твоя «смертельная» болезнь — из разряда old news, как американцы говорят. Не думаю, что мне поверят, я же чудовище, а не дочь, — медленно обвожу взглядом присутствующих, — но ты еще осенью сказала: опасности вроде нет. Без операции обойдусь. Лекарствами. На том и порешили.

— Я передумала!

— Вряд ли, — качаю головой я. — Ты просто пошла ва-банк. Если достаточно долго муссировать тему операции, валяться в темноте, отвернувшись к стенке, изводить родню, сделать всем стойкий комплекс вины — тебе даже не придется извиняться за гадости, которые ты говорила и делала последний месяц. Все мы — люди грамотные, много психологической лабуды прочли, припомним и этапы принятия смертельной болезни… Как там? Отрицание, гнев, торговля, смирение, если я ничего не путаю?