Кейт Ивен - Кварталы Нелюдей

А ты сама себе не напомнила мышь, которая без толку мечется в мышеловке, тщетно пытаясь отыскать выход?

Напомнила, но зато не помню, чтобы верила в Бога до того, как попала в приют. Но после того я стала в него не верить.

И ты можешь сказать, почему?

Если бы в мире существовал такой же добрый и справедливый бог, как рассказывают, мои родители были бы живы. Но его нет — есть своевольный старикашка, для которого мы не дети, а именно что рабы божьи. А над рабами издеваются, как хотят. Рабы — это марионетки, игрушки. Иногда их надо чистить, иногда они проявляют характер.

Уж не для чистки ли тогда был послан на землю этот сын божий?

Может быть, и для неё. Только люди свободны в выборе. Они верят, в кого хотят, и подчиняются, кому хотят.

А ты…

А я не подчиняюсь никому и не верю ни в кого. Я атеистка.

… Впереди расстелилась мощёная тёмным камнем площадь, посреди которой в окружении тёмно-изумрудных аккуратных газонов стояла белоснежная церковь с изящными золотистыми крестами и лепниной, стрельчатыми окошками и пёстрыми витражами…

Но теперь я запуталась и потерялась. Я уже не уверена, что всё, во что я верила раньше, и чего придерживалась, действительно существует. Я хочу теперь только одного — спокойствия.

И это говоришь ты?!

Я хочу во всём разобраться.

… В верхней башенке, просто над часами, ещё раз качнулся тёмный колокол, отбивая четыре утра. Мрачный звон прокатился по округе, ударился в небоскрёбы и полетел выше, в серое небо…

Я хочу вернуть время назад. На месяц, на год, на десять, тринадцать лет назад. Чтобы прожить эту жизнь заново и не оступиться.

… Последний удар раздался над площадью. Но в нём не было ни надежды, ни веры…

Когда я ошиблась так, что увязла во всём этом? Когда это было? Месяц назад? Десять лет назад? Когда?

Когда? Когда впервые задала себе этот вопрос, Кейни. Когда впервые усомнилась в своих действиях.

… Я всем телом налетела на двустворчатые двери, толкнула их и ввалилась в зал. Серые стены были выложены камнем и украшены каждая рядом высоких узких окон и витражей с изображением святых. Через окна проникал едва заметный рассеянный свет, падающий на красную дорожку, которая вела к огромному распятию, падающий на ряды деревянных лавок, на которых прихожане слушают мессы.

Здесь висел странный запах. Запах чего-то древнего, старого…

Ты хотела сказать, неземного?

Сзади по ступеням раздались шаги.

Какая теперь разница, что я хотела?

Из последних сил я, опираясь о деревянные спинки лавок, побрела вперёд.

Мне нельзя останавливаться. Нельзя стоять на месте.

Но ведь подумай: отсюда никуда не убежишь.

По-крайней мере, я попытаюсь.

— Церковь. Очень оригинально, Кейни, — произнесла за моей спиной Лал, и её голос отразился от холодных каменных стен, но я едва ли восприняла слова. — Неужели ты думала, что я не смогу сюда зайти? Ты забыла, что мы с тобой поменялись? Я тебе — кусочек силы, ты мне — половинку души. Вот почему мы обе всё ещё можем быть здесь.

Я без сил опустилась на деревянную лавку и молча посмотрела вперёд, на распятье, на потёки крови, на терновый венец и вбитые в плоть гвозди.

Ты тоже думал, что поступаешь правильно? У тебя тоже не было сомнений?

— Милая вещь, правда? — Лал склонила голову набок, рассматривая изображение Христа.

Да, наверняка у тебя не было сомнений. Только вера в своего отца. А мне уже не во что верить. Я уже ничего не знаю, ничего не понимаю в этой жизни. Мне казалось, что я одна могу ею распоряжаться. А оказалось, нет.

Не ты одна такая, Кейни Лэй Браун.

Быть может, но среди всех я теперь — одна.

Я взглянула на потёки искусственной крови.

Что это за потребность человека в вере? В вере в того, кто в этом мире всё устроит?

Всё это человеческая слабость, Кейни, всё это…

— Что здесь произошло?

Я вздрогнула.

А ведь ты всё ещё надеешься, Кейрини. Всё ещё.

Лал громко зашипела, словно разъяренная кошка. Наверное, только инстинкты, а не какие-то остатки физических сил дёрнули меня подальше от неё и заставили отползти по холодной деревянной скамье назад, глубже в холодный свет, падающий из окон.

Да, я всё ещё надеюсь.

Священник в длинной чёрной сутане безо всякого страха или опасения шагнул вперёд, навстречу Лал. Он был стар, со множеством глубоких морщин, с серебристо-белыми, как иней, волосами, и быть может, поэтому не боялся ничего.

— Прочь отсюда, исчадье Ада! — повелительно скомандовал он и взмахнул рукой так, словно прогонял с дороги чёрную кошку. — Иначе солнце Господне обратит тебя в горстку пепла.

— Глу-у-упый старика-аш-шка-а! — яростно зашипела вампирша и указала пальцем на меня. — Эту-у девч-що-онку-у тепе-ерь с-спас-сёт разве ш-што с-сам Дья-авол!!!

Если только он умеет спасать…

Священник не взглянул в мою сторону. Он даже бровью не повёл, просто поднял правую руку и начал нараспев читать какую-то молитву, одновременно наступая на Лал.

— Я-а ещ-щё-о вернус-сь! — та, скривившись, бросила на меня последний взгляд и, развернувшись, торопливо вышла из церкви. Быть может, даже такие, как она, боятся молитв и солнца.

Я закрыла глаза и почти обмякла. Спасибо тебе, Господи! Спасибо!

Господи? Теперь ты в него веришь?

Я не знаю… Честно, не знаю. Я теперь не уверена ни в чём…

Время шло. Тихо, почти неощутимо, и я не могла сказать, сколько минут было в каждом его шаге…

— Сколько лет я в этой церкви, но впервые вижу вампира, который смог ступить под священный свод, — наконец произнёс священник, тем самым заставив меня приподнять тяжёлые ноющие веки. — Получилось прямо как в дешёвых американских фильмах, прости меня Господи, но это так.

Да, получилось как в американском боевичке. Вампир и служитель церкви.

Свернувшись клубочком на жёсткой скамье, я посмотрела в его серо-голубые глаза. Старость, казалось, должна была заставить их выцвести, но они наоборот, оказались насыщены цветом. А может, это просто была вера. Чистая, незамутнённая и вечно молодая вера. Не знаю. Ясно только одно: у меня таких глаз не будет никогда. Просто я не способна вот так безоговорочно верить в то, чему не вижу доказательства. Быть может, после смерти родителей я вообще не способна верить во что бы то ни было.

— Почему она гналась за тобой, дитя моё? — ласково спросил священник, садясь на край той скамьи, где устроилась я. И у меня даже мысли не возникло отодвинуться: он держал расстояние. Как раз такое, чтобы мне было свободно, и чтобы я в то же время ощущала его присутствие.

— Она говорит, что является частью проклятья моего рода, — хрипло ответила я. Священникам нет смысла лгать: они это чувствуют. Священникам можно рассказать всё: единственный, с кем они потом поделятся впечатлением, это их бог.