Майкл Муркок - Древо скрелингов

Сепирис выслушал меня без возражений, но было ясно, что дальнейших объяснений не последует.

– Только успех в этом предприятии откроет вам тайну клинков,- сказал он.- Могу лишь обещать, что если вы исполните свое предназначение и волю Судьбы, новые знания укрепят ваш дух.

Я услышал крик Лобковица, который звал меня в дорогу. Мы должны были покинуть Нихрэйн до начала следующего извержения, когда все здесь будет разрушено, а Сепирис и его братья отправятся в другие миры исполнять свои нелегкие обязанности.

Мне оставалось лишь последовать за Лобковицем. Князь склонился над шеей своего коня и с невероятной скоростью помчался прочь из амфитеатра по ярко-красным коридорам с черными и красными прожилками, по туннелям, выложенным бирюзой, молочным опалом и рубинами. Повсюду на стенах был вырезан один и тот же рельеф – лица, искаженные предсмертной судорогой. Их глаза молили о пощаде.

Огромные картины протягивались на целые мили, каждая фигурка на них была изображена в мельчайших деталях, каждая отличалась изысканной индивидуальностью. Передо мной возникали, тут же исчезая за моей спиной, пейзажи невероятной красоты, исполненные ужаса и отталкивающей симметрии. Не в том ли состоял творческий замысел их создателей, чтобы рассматривать эти картины со спины бешено мчащегося боевого коня?

Я подумал, что мне снится фантастический сон, ночной кошмар, который рано или поздно кончится. Но потом я вспомнил все, что слышал от Оуны и понял, что могу никогда не проснуться, могу никогда больше не увидеть своих детей. При этой мысли меня охватил праведный гнев, ненависть к Судьбе и другим, не столь абстрактным силам, которым служил Сепирис и его сподвижники.

Я переборол свои эмоции, сосредоточившись на том, чтобы не отстать от Лобковица, который скакал по туннелям, пещерам и коридорам из сверкающих алмазов, сапфиров и сердоликов, вниз по крутым склонам и вверх по лестничным пролетам. Копыта наших скакунов почти не касались дороги. Когда мой конь впервые промчался по пустоте, отделявшей одну часть горы от другой, я судорожно вздохнул и сжался всем телом; однако уже очень скоро мне передалась уверенность, с которой он ступал по невидимым тропам.

Мы галопом мчались по океанам лавы и пенистым рекам пыли, по мраморным озерам с голубыми прожилками; порой нас ослеплял яркий свет, и тут же мы ныряли в непроглядную тьму. Наши огромные черные скакуны не ведали усталости. Когда мы миновали ледяные пещеры, дыхание вырывалось из их ноздрей подобно дыму, но ни одно естественное препятствие не могло смутить их. Только теперь я начал понимать, что получил от Сепириса поистине бесценное животное.

Вопреки терзавшим меня мрачным мыслям ко мне вернулось старое хорошо знакомое воодушевление. Клинок у моей ноги уже окутал меня своей кровавой аурой, наполняя меня предвкушением того, что я почувствую, обнажив его. Но я не решался выхватить клинок из ножен, зная, что он сделает со мной, какие наслаждения я испытаю и каким мучениям будет подвергнут мой разум.

Я оказался во власти неистового желания, смешанного со страхом. Зная, что моей жене грозит опасность, я жаждал вновь ощутить в своей ладони рукоять меча и отведать ужасного наркотика – жизненной субстанции своих врагов, которую кое-кто называет душой. По мере того как дух Эльрика объединялся с духом клинка, они грозили одолеть ту часть моего существа, которая оставалась Ульриком фон Беком. Уже теперь слишком большая его доля стремилась ринуться в бой на этом великолепном скакуне, рубить и резать, крушить и кромсать, сея повсюду смерть беспощадной рукой.

Все это ужасало Ульрика фон Бека, поборника либерального гуманизма.

Но вряд ли этот здравомыслящий цивилизованный человек мог с успехом противостоять тем реальностям, которые его сейчас окружали. Я должен был полностью подчиниться Эльрику.

Я подумал, что, сделав это, в некотором смысле предал бы своих детей и жену. Я должен был сохранять свою гуманную личность, но Эльрик все упорнее вторгался в мое существо, грозя полностью покорить меня и сделать верным орудием своей кровожадности.

Как я жалел о том, что познакомился с ним и был вынужден принимать его помощь! С другой стороны, если бы я не связал свою судьбу с Эльриком, я бы не женился на его дочери Оуне, которую мы оба любили, хотя и каждый по-своему. По крайней мере в этом мы были едины. И, что важнее, последний император Мелнибонэ спас меня от пыток и унизительной смерти в концлагерях фашистов.

Эта мысль помогла мне вновь обрести душевное равновесие, а мой скакун тем временем все выше и выше возносил меня из глубин ревущей бездны; потом мы спустились к потокам черной глины и красной лавы, окунувшись в дождь серого пепла. Нихрэйнские кони продолжали следовать своим путем, параллельным этой реальности. Меня неотступно преследовал запах пота и серы. Шея моего громадного коня дымилась, вздуваясь буграми мышц- он мчался вниз по склонам черных гор навстречу ночному миру, в котором постепенно занимался рассвет, а безжизненные пепелища сменялись холмистыми полями с высохшими дубами и вязами.

Меня одолевала усталость. Скакуны замедлили бег и перешли на мерную рысь, словно наслаждаясь прохладным осенним воздухом и запахом уходящего лета. В мягком умиротворяющем свете листья деревьев стали золотыми, ярко-желтыми и красными. Лобковиц, который по-прежнему мчался впереди меня – его плащ и треуголку покрывала светло-серая пыль- обернулся и махнул мне рукой. На его лице был написано торжество. Я решил, что мы преодолели очередной рубеж. Удача продолжала сопутствовать нам.

В конце концов мы остановились отдохнуть у пруда, в котором несколько белых уток устроили шумную перебранку. Вокруг не было ни души, хотя местность имела приятный возделанный вид. Я сказал об этом Лобковицу. Он ответил, что, по его мнению, мы оказались в одной из частей мультивселенной, которая по каким-то причинам не заселена людьми. Порой исчезают целые периоды будущего, оставляя самые неожиданные следы. Он предположил, что эти земли некогда принадлежали зажиточным крестьянам. Какое-то событие в мультивселенной затронуло их существование. Природа этого мира уцелела, а они покинули его. Все что было создано ими, исчезло.

Лобковиц печально вздохнул.

Он сказал, что слишком часто был свидетелем такого явления и не сомневается в своей правоте.

– Вам, граф, могла броситься в глаза безжизненность этих холмов, деревьев и древних камне. Они превратились в сны, но тех, кому они грезились, уже нет.- Лобковиц вымыл лицо и руки в пруду и поднялся на ноги. Он поежился и сунул ладони под мышки, согревая их и, пока я умывался и пил, продолжал объяснения:- Я опасаюсь таких мест. Они чем-то сродни вакууму. Никогда не знаешь, какие ужасы их заполнят. В лучшем случае – какое-нибудь бредовое сновидение.