Вячеслав Седов - Ловчие Удачи - 2 книга

— Кто это колобродит? Черт возьми! Чую, придется наведаться в комнатку этого шустрого «ловца удачи» только под самый рассвет, когда все угомонятся. Сработаем чисто, комар носа не подточит. Вот увидишь.

Бутылка с вином упала на пол и разбилась. Голова детины с глухим стуком грохнулась на стол под звон посуды. Жабэй вскочил и прижался к стене. В свете догорающей свечи он увидел, как из-под копны волос его подручного растекалась лужица крови. Детина не подавал признаков жизни.

«Вино!» — мелькнула в голове бывшего графа страшная догадка. Он посмотрел на кружку в своей руке, осторожно поставил ее обратно на стол и протянулся к кинжалу, что был за поясом. Глаза толстяка забегали между занавешенным окном и дверью.

— Все одно к одному! — глухо проворчал толстяк, — Э! Вы еще не знаете графа Жабэя, господа охотники!

Он махнул рукой и погасил пламя свечи. Немного помедлив, издал глухой вскрик и тут же метнулся к двери. Снова раздались шаги, которые на этот раз затихли возле двери. В воцарившейся тишине Жабэй задержал дыхание, вытирая сбежавшую по виску струйку пота.

Послышался глухой удар и щеколда со скрежетом откинулась, повиснув на оставшемся гвозде. Чистая и профессиональная работа взломщика поразила бывшего графа, так как таким приемом, чтобы не разбудить постояльца, простые воры в теперешние времена не пользовались. Некому было научить таким премудростям. Тем более столь кропотливая работа явно была слишком кропотлива для простого воровства.

Дверь тихо отворилась и в проеме возникла фигура в монашеской робе с надвинутым капюшоном.

Жабэй выжидал, крепко сжимая кинжал у груди, и, едва монашек шагнул внутрь, как толстяк набросился на него. После недолгой борьбы в руках бывшего графа осталась одна роба без владельца. Резкий удар, подобно молоту, обрушился на его многострадальную голову. Мысли перепутались и в затуманенном взоре возник порог комнаты и присевший возле него низкорослый островитянин с копной коротких черных волос в феларской кожаной куртке и штанах. Он пододвинул к носу толстяка руку с кастетом, на котором в тусклом свете факела в коридоре сверкнули шипы, и с изрядным акцентом произнес:

— Последнее предупреждение тебе, Жаба.

Сильная рука вырвала сжимаемую толстяком робу, и сознание Жабэя окончательно угасло.

Мебель, которой Карнаж забаррикадировал дверь с треском отъехала в сторону. Полукровка с усилием поднялся с пола, опираясь спиной о стену. Меч и кинжал были наготове, чтобы встретить вместе с «ловцом удачи» последний бой, так как счастливая звезда, судя по всему, покинула его. А ведь до рассвета оставалось совсем немного.

Словно тисками сжало горло, во рту стало сухо.

Магия!

Кто-то за дверью, не смущаясь особо, в открытую показывал свое незаурядное дарование в технике телекинеза. Да так успешно и грубо, что старый стол и стул обвалились прямо к ногам полукровки горой щепок. Несомненно тот, кто стоял снаружи четко знал, где расположился Феникс.

«Ловец удачи» бросил решительный взгляд на окно и, косясь на дверь, убрал меч и освободившейся рукой взял с кровати и перекинул через плечо свою поклажу. Однако, едва он чуть отодвинул плотную занавеску, как что-то плюхнулось на стену по ту сторону грязного стекла и заскрежетало когтями по шершавым некрашеным доскам.

Окна комнаты Феникса выходили на реку, а с той стороны частокол приближался слишком близко к стенам, так как дом помещался на краю долины и его северная стена располагалась почти в упор к крутому спуску вниз. Это оказалось сейчас весьма некстати, но Карнаж, все же, решился попытать счастья, полагая, что сможет выбраться на крышу.

— Не стоит, ведь падать будет высоко, — напевно произнес чей-то голос, да так громко, словно его обладатель стоял рядом, а не за дверью.

Впрочем, за визитом дело не стало, и в тоже мгновение, как Феникс услышал этот голос, дверь сорвалась с петель и без единого звука медленно опустилась на пол.

Vlos'Velve врезался в дверной косяк на уровне головы одетого в лохмотья горбуна с круглым улыбчивым лицом, на котором один глаз был больше другого в три раза. Широкий рот под малюсеньким носом уродца растянулся в какой-то непонятной улыбке. У краешка губ были хорошо видны многочисленные швы, сделанные грубыми нитками так, словно лицо незнакомца перекраивали, как неумеха портной какую-нибудь неудачно сшитую рубаху.

— Гостеприимно, — пропел голос так же весело и беззаботно.

Меж тем рот нежданного гостя оставался по-прежнему растянутым в идиотской улыбке до ушей, и полукровка озадачился вопросом, кто же с ним все-таки говорил.

— Кто вы такой? — выдавил из себя Карнаж.

— Я? Я был поэтом иногда и собирал в стихи слова, но многим были не по нраву мои поэмы иногда. И вот я мертв, и стих мой тоже… — заговорил все тот же голос под мерное качание головы горбуна.

— А ну замолкни! — грубо прервал его еще чей-то голос.

Лохмотья на горбу зашевелились и на плечо уродца вылез огромный белый попугай.

У «ловца удачи» округлились от изумления глаза — это оказалась та самая зловещая птица, что сидела на ветке в оранжереи Окулюса Берса и запомнилась полукровке своей характерной особенность. В костистой лапке той половины тела, где зияли выбеленные кости, была зажата цепочка. На ней висел крупный, отлитый из свинца череп, в чьих глазницах тускло светились два отесанных адуляра. [8] Камень из разряда селенитов, называемый "лунный камень".

— Наш хозяин, мэтр Кассар, желает видеть Феникса и посылает с нами амулет, который поможет избегнуть опасностей земель мертвых, — куда почтительнее, чем к горбуну, обратился попугай к «ловцу удачи».

— А ваш хозяин не подумал о том, что от таких визитов можно и спятить!? — крикнул полукровка.

Конечно, такие вещи с Фениксом, по роду его профессии, происходили не в первый раз. Чего только стоил один оригинальный способ, которым его призвал на службу шаргардский чародей, ныне покойный Рэйтц из Красных Башен. Карнаж как-то сидел в трактире, ужинал. Когда он откупорил бутылку вина, оттуда выпорхнул плененный дух и вместо трех желаний, которые старинные истории сулили нашедшему, выполнил одно, но чужое, схватил «ловца удачи» под руки и вынес через трубу дымохода. Однако это представление, что разыграли здесь подручные некроманта, выглядело куда более жутко. Но, как говорилось, каждый маг на Материке был безумен на свой лад.

Попугай порхнул на спинку кровати и положил на нее медальон.

— Спрячь-спрячь! — произнесла птица, кланяясь свинцовому черепу.

Карнаж неуклюже подошел на негнущихся ногах и наклонился, чтобы взять медальон. Боль пронзила как стрелой спину, и он отшатнулся, издав тяжкий стон.