Игорь Абакумов - Дойти до неба

— Есть! — рослый спецназовец в третий раз взлетел по стремянке.

Через несколько секунд из люка показалось обескураженное лицо капитана.

— Товарищ полковник, — он чуть помялся. — Его тут нет…

11.22 . Среда 11 мая 1988 г., г. Ленинград, Аэропорт «Пулково», map #1836.

— Пойду газетку куплю, — Базов отвернул в сторону и подбежал к газетному киоску.

Слава безразлично проводил его взглядом и, не замедляя шага, вышел на автобусную остановку.

Димон окинул взглядом прилавок и потер руки. Продавец киоска опустил газету, которую читал и посмотрел на покупателя поверх старомодных очков.

— О, молодой человек интересуется прессой? — он отложил газету и машинально поправил бинт на большом пальце правой руки. — Дайте-ка угадаю, что вас интересует. Так… Вещей с вами нет — не улетаете и не прилетели, последний рейс приземлился полтора часа назад… Встречаете? Приехали за билетами?…

Продавец задумчиво потеребил гладко выбритый подбородок. Димон улыбнулся.

— Впрочем, не так важно. Думаю… Вот! — он ткнул пальцем по левую руку от Базова. — «Советский спорт». Угадал?

— Не-а, — Дмитрий оглянулся на выход из аэровокзала. — «Вечерку» хочу, давно местной прессы не читал.

Продавец обескуражено почесал затылок, провожая покупателя взглядом.

— Надо же, не угадал…

11.34 . Среда 11 мая 1988 г., г. Ленинград, Московский проспект, map #1836.

Базов свернул газету и посмотрел в окно автобуса.

— Конечная. Будешь читать? — он протянул газету Кроткову.

— Нет, не хочу забивать память лишним мусором.

Димон внимательно посмотрел на друга.

— Потерянный ты какой-то, Крот. Так расстроился? — он помолчал. — Чего теперь делать будем? Может, к маме моей заедем? Поедим хоть нормально. Помоемся…

Слава встал и направился к выходу. В метро спустились молча. Заговорил Кротков только на платформе.

— Я, пожалуй, проведаю его мать. В каком она роддоме, говоришь?

Базов хлопнул себя по лбу.

— Ай, я ж тебе не сказал… Она, кажется, подвинулась чуток. На Пряжку ее увезли.

— На Пряжку? — Вячеслав посмотрел на приближающийся поезд. — Тогда я — до Площади Мира. А ты, действительно, навести свою маму.

Они вошли в вагон. Димон плюхнулся на сиденье и хлопнул ладонью по свободному месту рядом.

— Садись пока. Договорились. Потом приезжай ко мне. Адрес, надеюсь, помнишь? — он подмигнул товарищу. — Не дрейфь, прорвемся.

— Да уж помню, — Слава попытался улыбнуться в ответ.

11.35 . Среда 11 мая 1988 г., г. Ленинград, Аэропорт «Пулково», map #1836.

Продавец газетного киоска раздраженно сложил газету и небрежно бросил ее на прилавок. Нет, день сегодня явно не удался. Начать с того, что дело уже к полудню, а всей выручки — горстка медяков. А самое противное — не угадал с этим парнем. Когда перестаешь предугадывать пожелания клиентов, все — пора на покой. Может, и правда? Бросить все, и — на дачку, в огороде копаться. Пенсия есть, чего еще надо?

Ого! Продавец неожиданно отвлекся от своих грустных мыслей. Нечасто приходится видеть офицера КГБ. Нет, их вокруг, может, и пруд пруди. Да только форму они, как правило, на людях не носят, а потому незаметны для обывательского взгляда. А форма красивая. Эти фиолетовые петлицы и околыш фуражки, просветы на погонах да тоненькая полоска во внешнем шве брюк — очень и очень преображают болотно-зеленую повседневную форму. Это вам не краснота пехоты, и даже не бирюза авиаторов. Это очень даже серьезно. Красивше и солиднее только, разве, у моряков.

Майор. А майор КГБ это, надо заметить, посильнее танкиста-полковника будет. Мощнее, уважительнее. Офицер остановился, снял фуражку и протер высокий лоб. Убирая платок в карман, он оглянулся и встретился взглядом с газетчиком.

Улыбнулся, доброжелательно так. Стоял он довольно-таки далеко от киоска, и продавец не мог слышать, что он там произнес. Показалось только, по губам, что майор сказал «жарко». И с улыбкой щелкнул пальцами. А еще показалось, что видел он уже этого майора. Вот, совсем недавно, кажется…

Нет, все — пора бросать эту работу. Для здоровья не пользительно. Давеча вон, палец порезал и заразу какую-то подхватил. Говорят, на деньгах очень много всякой гадости живет, пореже их в руках держать надо. А сегодня и того пуще — не иначе тепловой удар схватил. Голова гудит, как улей. И кому что продал, что читал, о чем думал — ничего в памяти не осталось. Полдня жизни, как корова языком…

На покой пора.

12.14 . Среда 11 мая 1988 г., г. Ленинград, наб. р. Пряжки, Психиатрическая больница N2, map #1836.

Федоровой сделали укол. Она кричала что-то уже совсем невнятное, смеялась и плакала одновременно. И никак не могла успокоиться. Санитарка-дверь позвала откуда-то подмогу, вдвоем с другой санитаркой они перевернули Федорову на живот, и худенькая медсестра, чуть раздвинув простыни, воткнула пациентке в ягодицу шприц.

Ира, дрожа, наблюдала, как затягиваются пленкой и закрываются глаза сразу же замолчавшей Федоровой.

В наступившей тишине Ирина вдруг представила себя таким же предметом обстановки, как и остальные пациентки. Спеленатой по рукам и ногам, с закрытыми глазами, неподвижной. Мертвой…

Этого ничего нет. Она сидит в Сережкином кресле, на голове у нее шлем, глаза закрыты. Она неподвижна. Мертва…

Ирина отчаянно, до боли в висках, помотала головой.

— Извините…

Санитарка опустила откуда-то появившуюся у нее в руках книгу и настороженно посмотрела на Иру.

— А когда доктор придет?…

Валя пожала плечами.

— Да не беспокойся, придет. Другие дела закончит и обязательно придет, — она снова уткнулась в книгу.

Ирина чуть покусала губу и решилась на следующий вопрос:

— Извините, а можно я встану? Похожу?

— Да вставай, — буркнула Валя, не отрываясь на этот раз от чтения. — Походи. Только по палате.

Ирина встала на чуть затекшие ноги и нащупала на полу разношенные тапочки. Дождалась, пока прекратится покалывание в икрах, и сделала два маленьких неверных шажка.

— И лучше не буянь. Если хочешь перебраться отсюда в нормальную палату.

— Хорошо, — Ира посмотрела на открытое окно, заделанное снаружи нечастой решеткой.

И пошла к свету.

— Учти, решетка крепкая, — донеслось от дверного проема.

— Учту.

С третьего этажа открывался вид на несколько больничных двориков, засаженных довольно большими деревьями и разделенных между собой высокими стенами. Сразу же за внешней стеной больницы, тоже высокой, в два человеческих роста, медленно, почти незаметно волокла свои воды Пряжка. В пологий травяной откос берега сонно уткнулись несколько пустых лодок и небольших катеров. Справа речка делала небольшой поворот, который в точности повторяла набережная на той стороне.