Татьяна Талова - Миротворец

Но эта деревня все равно действовала на меня положительно, я ничего не могла с собой поделать. Вот завтра снова стану собой, а сегодня еще порадуюсь жизни. Открыто. А то когда еще доведется…

Высившаяся поленница внушала уважение. Это со злости, что ли, дроу все так быстро порубил?! Так, надо поосторожнее с ним… Сам Галеадзо сидел во дворе прямо на траве, неподалеку, на крылечке пристроилась Ния и что-то ему втолковывала, а он слушал с неизменно вежливым выражением лица. Какая прелесть! Я умиленно вздохнула, прижав к груди свои одуванчики. Не будет же он меня убивать сегодня, когда у меня лицо — как морда у кошки, объевшейся сливок?

— Аза, ты… с тобой все нормально? — а какой еще можно ждать реакции от Галеадзо?

— Как никогда! — еще шире улыбнулась я и вручила ему букет.

С таким выражением лица не цветы принимать, а жабу расчленять. Я засмеялась и бухнулась на землю рядом.

— Ну-ка признавайся, что за траву тебе дали и что именно ты с ней делала? — аккуратно отложив одуванчики в сторону, спросил дроу.

Я засмеялась громче, вызвав трогательную старушечью улыбку Нии и еще более укрепив подозрения Галеадзо.

— Так, — он решительно поднялся. — У меня два вопроса — где живет травник и… куда это я положил топор?

— Н-не надо, — простонала я, вытирая слезы. — Все нормально.

И снова зашлась хохотом. Так бывает, просто надо отсмеяться как следует и прийти в себя. Старушка покачала головой, пробормотав что-то вроде «эх, молодость» и ушла в избу, а Галеадзо сел обратно и я с удивлением отметила, что он тоже смеется.

— Ты чего? — не поняла я.

— Да нет, ничего, просто ты б свое лицо видела, когда я про топор сказал…

— Ах ты гад! — я толкнула его в бок. Нет, зря я говорила про подохшее чувство юмора, когда Галеадзо не молчит, то может выдать такие фразы…

— Ладно, ладно, не одной же тебе можно нервы трепать всем.

— Когда это я тебе нервы трепала?

Галеадзо только выразительно скривился. Я вновь увидела свои руки в луже расплавленного металла, его огромные глаза и плотно сжатые губы. И это только из недавнего.

— Вспомнила-оценила? — усмехнулся дроу. — А теперь по делу. Ты, случаем, с одуванчиками своими, не забыла, что мы уезжаем?

— О-о-о, — я почесала лоб. — Давай завтра, а? Сейчас уже полдень, а мне еще мазь готовить.

— Тогда — когда приготовишь.

— Это долго. И потом нас Ния просто так не отпустит, и мне здесь так нравится вообще… очень нравится. Ну, пожалуйста.

— Ладно, — махнул рукой Галеадзо.

— Кстати, Ния не будет против, если мы еще у нее и переночуем?

— Против? Да пока тебя не было, она мне целый час расписывала прелести селянской жизни и уговаривала остаться здесь на недельку-другую.

— Снова шутишь?

— Я серьезно! — Галеадзо улыбнулся и взъерошил мне волосы. — Еще часик таких уговоров и я бы здесь жить остался…

— Кстати… — я вспомнила одну очень нехорошую вещь. — За нами же погоня!

— Хм… Думаю, вчерашний дождь ее приостановил, да и преимущество у нас в несколько дней. Тем более что дальше дорог нет, отряд этого твоего герцога врят ли проберется…

— Так что сегодня день отдыха, — постановила я, методично отрывая стебельки цветов — для мази нужны были только цветки.

День отдыха завершился возмутительно быстро. На следующее утро я, зевая и зябко кутаясь в куртку, попрощалась с Нией, поблагодарила ее, еще раз подробно описала, как хранить лечебную мазь и уехала вслед за Галеадзо.

Только к вечеру мы вышли на небольшую лесную тропу. Лошадей пришлось оставить в Носьве, и правильно — по таким буеракам и мы продирались с трудом. Другого пути, утверждал Галеадзо, нет, а я ему верила. Дожила. Все предупреждения и предостережения мне — как об стенку горохом.

Естественно, к ночи мы были просто никакие. Побросали сумки и одеяла, развели костер, достали купленный в Носьве хлеб и тонкие полоски вяленого мяса. Поев, я блаженно растянулась на походном одеяльце, закрылась плащом и заснула, думая, что хорошо хоть опасаться хищников и тварей всяких не надо — ко мне не подойдут, а даже самые отчаянные разбойники в такую глушь не сунутся.

И видела я уже знакомый сон со статуями с лицами эльфов и темным коридором. И где-то на грани восприятия, сквозь темноту и зеленые огни, до меня донесся голос, мягкий и теплый, как у матери, которую я не помню, да и не могу помнить…

— Проснись, девочка моя… Проснись… Аза, девочка…

Девочка? Даже Сакердон меня по имени называл, а тут…

— О-о-о, — я резко села, — так и знала. Призрак мне говорил.

— Девочка моя, ты разговариваешь с призраками? Разве ты не знаешь, что это может принести несчастье?

— Хватит, Совушка, не надо ерунды.

— Я всего лишь хотела тебя развеселить.

Белая Сова, как и предсказывал Сакердон, нашла меня сама. С Совой мы встретились благодаря, как ни странно, Йоргусу. Какое-то время он думал отдать маленькую меня на воспитание своей давней подруге. Но она не взяла, сказав, что ничему меня научить не сможет. По-моему, у нее вообще за всю жизнь не было ни одного ученика. И действительно, я до сих пор не понимала, что же она умеет делать. Иногда она казалась обычным человеком, иногда думалось, что она, как и Сакердон, почти вечна и знает все. Еще пару раз мы пересекались с ней случайно. Хотя… в ее случае — скорее, неслучайно. Магии как таковой я никогда за ней не замечала, но, как она говорила сама «лес меня слушает, а я — его». Она появлялась незаметно, ступала всегда бесшумно, где бы она ни ходила, белая шаль оставалась безупречно чистой, на Совушку никогда не нападали ни звери, ни люди, она не уставала и могла пройти даже через самое гиблое болото, знала любое растение, умела заговаривать раны и забирать болезни. Йоргус говорил, что она на четверть эльфийка, ушедшая из дому лет в двадцать-двадцать пять и вот уже больше полувека странствующая по миру, а странное имя-прозвище дано ей бабкой, эльфийской друидессой. У меня создавалось впечатление, что в ее жизни было все — и огромное горе, и великое счастье, и бескрайняя свобода, и большая любовь. Она действительно могла найти подход к любому человеку, подобрать нужные слова. На лице застыли морщины, но глаза были по-молодому ясные и живые. И еще она была единственным на моей памяти человеком, который распространял вокруг себя счастье и покой, она одна умела улыбаться так, что даже у самого отпетого негодяя не возникло бы ни одной плохой мысли о ней.

— Здравствуй, — запоздало спохватилась я.

Старушка кивнула, опускаясь рядом со мной на одеяло. Движения у нее были мягкие, плавные, гибкие, что вкупе с внешностью семидесятилетней женщины создавало эффект ее нереальности.

— Давно ж я тебя не видела…

— Да уж…

— Так что тебе призрак сказал?