Джудит Тарр - Жребий принцессы

— Нет, — сказал наконец канцлер, такой же уставший, как и она сама. — Дело не в том, что ты женщина. Дело в том, что ты из рода варьяни и супруга их Высокого принца. Они не терпят равных себе. Они сделают все, чтобы их принц забрал в свои руки всю власть.

— А разве вы поступаете не так же? — возмутилась Севайин. Он криво улыбнулся.

— Конечно, нет. Мы хотим, чтобы правила ты; мы не можем допустить, чтобы ты делила с кем-нибудь свой трон.

— И что вы намерены делать? Отравить моего мужа? Удавить нашего новорожденного сына? — Мы не убиваем детей, — сказал он. — Хирел едва вышел из детского возраста. — Он достаточно взрослый, чтобы быть отцом ребенка. А для того чтобы править империей, он более чем взрослый.

— Но он никогда не будет достаточно взрослым, чтобы управлять мной.

— Его империя… — начал канцлер.

— Дядя Халенан, — сказала Севайин, — если умрет он, я тоже умру. Ты называешь себя магом. Посмотри в мою душу, и ты поймешь. Наши души прочно связаны. И разлучать нас нельзя.

Он взглянул на нее. Он сделал это мягко, применив все свое мастерство, но ее разум и душа представляли собой сплошную полузатянувшуюся рану, а он не обладал виртуозностью своего отца. Он только причинил ей невероятную боль. — Ты сошла с ума от любви. — Она тут ни при чем.

В течение этого томительного часа императрица не произнесла ни слова. Князья и военачальники забыли о ней. А Севайин не забыла. Элиан ничего не говорила, ничего не делала и не открыла ничего из того, что таилось за стенами ее разума. Она едва взглянула на свое дитя. Она и теперь не подняла глаз, устремленных на сложенные руки, а голос ее звучал спокойно и отстраненно, словно в момент пророчества.

— Братья, ваши усилия бесполезны. Госпожа утомлена, и она должна позаботиться не только о себе. Оставьте ее. — Но… — сказал Халенан. — Оставьте ее.

Они повиновались и ушли. Мирейн уходил последним. Он задержался, чтобы коснуться Севайин легким поцелуем, лишенным церемонности. Это означало, что он принимает ее. Она чуть не расплакалась. Но она была его ребенком и проводила его твердым взглядом.

Когда он ушел, она расслабилась и мягко опустилась на потертый ковер. — Они правы, знаешь ли.

Севайин вздрогнула и повернула голову в направлении голоса. Вадин сделал то, к чему прибегал довольно часто: принял неприметный вид и таким образом остался незамеченным, избежав изгнания из шатра. Это был один из его наиболее коварных магических трюков. Он не обратил внимания на гнев Севайин. Опустившись возле нее на колени, он ослабил шнуровку на ее пестром платье и мягко, но настойчиво подтолкнул ее, пока она не легла, опершись на мягкий бок Юлана.

— Перестань сопротивляться, дитя. Ты хочешь потерять ребенка?

Севайин подтянула колени и вздохнула. Вадин изучающе смотрел на нее.

— Ты знал, — сказала она.

— Я предполагал. Хоть я стал магом и не по своей воле, но, как любой маг, я всегда могу сказать, кого вынашивает женщина: девочку или мальчика. Однако мы так и не смогли определить, кем будешь ты. Мы боялись, что ты будешь уродом, двуполым или бесполым. — Так и вышло, — пробормотала Севайин. — Перестань, тезка. — Вадин говорил сурово, но без гнева. Спокойно, искусно, словно опытный слуга, он начал расплетать ее косы. — Думаю, твоя мать знала. Она не радовалась так, как мы, когда ты с воплями появилась на свет, обещая со временем вырасти в прекрасного сильного мужчину. Элиан настаивала, чтобы тебя воспитывали как мужчины, так и женщины. Она заставила тебя жить в разуме Лиави, пока та вынашивала свою маленькую озорницу.

— Мама изо всех сил пыталась выбить из меня самонадеянность, — с тихим смехом сказала Севайин. — Но в конце концов она потерпела неудачу. Я все еще невыносимо горда. — По-королевски, — уточнил Вадин. Севайин уставилась на стену шатра. — Отец хорошо перенес удар.

— А что еще ему остается? Он не может отречься от тебя. Ты — все, что у него есть. Она вздрогнула. В ней снова вспыхнул гнев. — Вот почему все это стало возможным. Потому что я — его единственный ребенок. Единственная наследница, которую ему суждено иметь, единственная и роскошная драгоценность на троне Керувариона. Думаешь, мне было легко? Думаешь, мне приятны взгляды, вздохи и крики возмущения? Думаешь, я не знаю, какие битвы мне предстоит выдерживать всю жизнь, потому что я отдала всю себя ради любви к тирану из Асаниана?

— Не всю себя, — возразил Вадин. — Но в остальном есть доля истины. Твой дядя видит ее. Керуварион никогда не примет западного императора. Слишком многое было проделано во избежание именно этого. — Хирел никогда…

— Твой юный лев очарователен, как был очарователен и его отец. Он честен, он — настоящее воплощение королевской власти Асаниана. Он был рожден для того, чтобы стать императором. — Но не чудовищем.

— Может быть, и нет. — Вадин сосредоточенно расчесывал длинные пряди волос Севайин. — Старая ненависть умирает медленно. Асаниан есть Асаниан: западный дракон, зверь, пожирающий пространства в извечной ненасытной жажде золота и душ. Единственной защитой от него, сказали бы тебе многие, является его уничтожение. Севайин усмехнулась.

— То же самое говорят и о нас. Мы вызываем такую же ненависть и такой же страх. Но при этом не принимаются в расчет ни я, ни мой принц.

— Когда-то я тоже был молод, — сказал Вадин. Севайин пожала плечами. Вадин протянул руку к другой ее косе. Она отмахнулась от него.

— Черт возьми, Вадин! Прекрати обращаться со мной как с ребенком.

— Ты, конечно, не ребенок. Но ты вынашиваешь ребенка. Она молчала, с трудом сдерживая злость. Он снова занялся ее волосами. Севайин смирилась и обняла Юлана, черпая спокойствие из сонного сознания кота.

— Сначала ты отдохнешь, — непреклонно сказал Вадин. — А потом предстанешь перед своим народом.

— В обнаженном виде, надо полагать. И тогда они оскорбятся по-настоящему.

— Почему? Разве ты что-то скрываешь? — Только нерожденного детеныша льва. Вадин посмотрел на нее тяжелым взглядом. У Севайин замерло сердце. Она сказала им, что гильдия магов держала ее в плену, что магистр сотворил превращение при помощи Байрана из Эндроса. Стоя перед армией, она ни словом не обмолвилась об измене князя Орсана. Она и сама не знала, почему промолчала. Вовсе не потому, что он был отцом ее матери и больше чем отцом для ее отца. Сам он тоже не запрещал ей рассказывать о себе.

Но Севайин была не в состоянии произнести слова, которые станут его приговором. Усилив защиту своего разума, она утомленно улыбнулась. Ее усталость не была притворной. — Я сказала вам все, что могла. Кроме… — Кроме чего?

Севайин глубоко вздохнула. Казалось, Вадин сейчас схватит ее и начнет трясти. Она с трудом взяла себя в руки.