Роберт Сальваторе - Восхождение самозваного принца

— Желаю приятно провести вечер, ваша светлость, — довольно холодно произнес наконец уязвленный Калас и, сдержанно поклонившись, удалился.

Джилсепони посмотрела ему вслед, облегченно вздохнув, что наконец-то отделалась от непрошеного собеседника. В то же время она сознавала: впредь следует быть учтивее. Самой ей было все равно, что о ней подумает Калас, однако герцог являлся лучшим другом ее будущего мужа. Джилсепони постоянно напоминала себе об этом и убеждала себя в необходимости быть терпимой и великодушной. Ведь не для того она прибыла сюда из Палмариса, чтобы испортить отношения между Данубом и его друзьями.

Ее роль совсем не в этом.

Джилсепони пыталась искренне поверить своим же словам, но всякий раз, обводя глазами просторный зал, она останавливала взгляд на другом близком друге и советчике ее будущего мужа — Констанции Пемблбери. Придворная дама, одетая в роскошное платье, подчеркивающее достоинства ее фигуры, медленно потягивала вино и непринужденно болтала со стайкой окруживших ее мужчин и женщин.

Констанция Пемблбери. Многие придворные считали ее достойной взойти на трон и стать королевой. В предыдущие годы король неоднократно делил с этой женщиной ложе. Она была матерью двух его сыновей, которых Дануб провозгласил своими наследниками. И вот теперь в Урсал явилась Джилсепони, преградившая ей путь не только к осуществлению честолюбивых замыслов, но и к сердцу короля. Придворная дама вела себя достаточно учтиво и всегда улыбалась, но за внешней благопристойностью Джилсепони ощущала нечто зловещее. Даже сейчас она несколько раз ловила на себе недобрые взгляды Констанции и замечала на напудренном и нарумяненном лице придворной дамы тень презрения и даже ненависти.

Однако в данный момент Джилсепони занимала другая мысль. Странно, что раньше она никогда не думала о Констанции так. Прежде Джилсепони волновало и даже страшило то, как Констанция воспримет ее и как ей самой смягчить эту ситуацию ради своего будущего мужа, неминуемо оказывавшегося между двух огней. И вдруг, совершенно неожиданно для себя, она перестала думать о том, как понравиться Констанции. Словно только сейчас она увидела в придворной даме бывшую любовницу Дануба, которая провела в объятиях короля немало ночей. В голове Джилсепони замелькали горячечные мысли. Сможет ли она уговорить Дануба, чтобы он отослал Констанцию подальше от столицы? В другой город, в другую провинцию, куда-нибудь далеко на восток? Может быть, даже склонить короля к тому, чтобы он отдалил от себя сыновей Констанции — своих собственных сыновей! — и лишил их права на престолонаследие. Когда Джилсепони в очередной раз представила себе Констанцию и Дануба, слившихся в страстных объятиях, ей захотелось согнать лицемерную улыбку с лица придворной дамы увесистой пощечиной.

И тут Джилсепони рассмеялась. Поистине в ее годы смешно становиться жертвой неразумной мстительности. Она вспомнила, как им с Элбрайном приходилось едва ли не каждый день вступать в смертельную схватку с прихвостнями Бестесбулзибара. Еще она вспомнила о брате Фрэнсисе. Некогда этот монах был ее заклятым врагом, но стоны умирающих от розовой чумы под стенами аббатства Санта-Мир-Абель заставили его многое пересмотреть и во многом раскаяться. Он умирал с сознанием, что нашел своего бога и потому прожил жизнь не напрасно. Потом Джилсепони подумала об окаменевшей руке Эвелина Десбриса и крови, сочащейся с его ладони. Она думала о тысячах тех, кого завет Эвелина спас от жестокой и безжалостной розовой чумы… Любовь Элбрайна, покаяние Фрэнсиса, чудо Эвелина… Разве после этого она могла позволить глупой ревности омрачить ей сердце и разум?

Джилсепони вновь посмотрела в сторону Констанции и искренне ей улыбнулась. Однако та при виде этой улыбки лишь злобно прищурила глаза. Джилсепони вздохнула. Наверное, придворная дама решила, что она издевается над ней.

Какими безумными и бесплодными показались сейчас Джилсепони все эти хитросплетения придворных интриг. Ей придется постоянно сражаться за свои истинные чувства, и всегда даже краткий миг искренности будет опасен непредсказуемыми последствиями.

Женщина поднесла к губам бокал, но остановилась, подумав, что и это может оказаться опасным, ибо сок был смешан с вином. Ей нельзя ни на миг терять ясность рассудка, когда она окружена теми, кто скорее предпочтет стать ее врагами, нежели друзьями. Она прекрасно помнила слова герцога Брезерфорда, произнесенные во время их откровенного разговора в его каюте.

Джилсепони снова вздохнула. Уже не в первый раз и конечно же не в последний она спрашивала себя, правильно ли поступила, приехав в Урсал?

— Как ты выдерживаешь все это? — спросил Джилсепони Роджер.

Стояло прекрасное ясное утро. Лето только что перевалило на вторую половину. Вокруг королевского дворца все дышало весельем и радовалось жизни. На ветвях распевали птицы. Бравые гвардейцы из Бригады Непобедимых, восседая на тогайранских пони, упражнялись, добиваясь, чтобы их скакуны двигались в такт. В предстоящей торжественной церемонии им отводилась роль почетного караула, командовать которым будет герцог Калас.

Какая ирония судьбы: герцог Калас, возглавляющий почетный караул на церемонии бракосочетания Дануба и Джилсепони!

— Судя по твоему виду, тебе здесь достается, — сочувственно рассмеялась Дейнси, соглашаясь с мнением мужа.

— Можно ли за всей этой пышностью не разглядеть убожества здешней жизни? — воскликнул Роджер.

— Я так думаю: им нас никогда не понять, — пренебрежительно усмехнулась Дейнси, отправляя в рот кусок торта.

Ее супруг собрался было возразить, но выразительная улыбка Джилсепони заставила его умолкнуть. Будущая королева прекрасно понимала чувства, охватившие Дейнси. Та родилась в трущобах Палмариса и с детства видела вокруг лишь ужасающую нищету. Совсем еще девчонкой она стала служить в трактирах, посетители которых бросали ей иногда мелкие монетки. Случалось, чтобы унять нестерпимый голод, подбирала и объедки с тарелок. Прекрасные сады, окружавшие Урсальский замок, должны были казаться ей уголком рая на земле. Эти сады и примыкавшие к замку поля и в самом деле можно было посчитать райским уголком, подумала Джилсепони. Рощицы, лужайки, затейливые лабиринты, редкие птицы, десятки больших и маленьких фонтанов и целое море ярких цветов, где над каждой клумбой жужжало множество пчел.

Но одновременно Джилсепони прекрасно понимала и разделяла чувства, владевшие Роджером. Красота была лишь фасадом, за которым скрывалась такая бездна лицемерия и непотребств, каких ей еще не доводилось видеть.

— Я рад оказаться здесь, — почти извиняющимся тоном произнес Роджер. — Помнишь, я говорил тебе: ни за что не пропущу такой знаменательный день. Но меня жутко выводят из себя их презрительные взгляды! Эй, послушай! — крикнул он какой-то придворной даме, которая шествовала мимо, пренебрежительно вздернув носик. — Скажи-ка мне, голубушка, сколько приспешников демона-дракона ты уничтожила во время войны? А сколько жизней спасла в годы чумы?