Роберт Сальваторе - Восхождение самозваного принца

Тогда Тетрафель, герцог Вайлдерлендса, спасся только чудом. Хотя прошло уже много лет, он так до конца и не оправился от пережитого.

— Я бы предпочел остаться с тобой, — произнес король, наклоняясь к Джилсепони и кладя руку на ее колени.

Она накрыла его ладонь своей, добавив к улыбке оттенок сожаления.

— Тебе нездоровится? — спросил проницательный Дануб.

Женщина посмотрела ему в глаза и вздохнула. С недавних пор она начала ощущать боль где-то внизу живота, иногда перераставшую в сильные спазмы. Джилсепони связывала их с ранениями, полученными во время первой битвы с Марквортом в поле близ Палмариса, когда одержимый демоном отец-настоятель погубил ребенка в ее чреве. Осмотрев себя с помощью камня души, она увидела зарубцевавшиеся раны. Однако странно, почему через столько лет эти раны вдруг начали напоминать о себе?

Королеве было тягостно отказывать любовным желаниям мужа, но она чувствовала, что мгновения их близости вызывали в ней какое-то странное смятение. Женская природа Джилсепони по-прежнему не могла откликаться на страсть Дануба так, как некогда она отвечала Элбрайну. Ее отношения с Полуночником были полны любви и страстных желаний, порывов молодости; они несли отпечаток тревожного и опасного времени. С Данубом все происходило куда мягче и спокойнее, но ведь король не был в этом виноват, и Джилсепони не хотелось причинять ему душевные страдания.

— Пожалуй, я действительно отправлюсь вместе с Каласом, — сказал наконец король.

Выражение его лица говорило о доверии к жене. Он чувствовал: ее доводы в пользу его отъезда не являлись простой уловкой, предлогом, чтобы не делить с ним ложе.

Джилсепони была признательна Данубу за такое понимание. Она действительно надеялась, что ее недомогания, чем бы они ни были вызваны, вскоре пройдут и мгновения интимной близости с мужем возобновятся. Однако она боялась, что причина может оказаться глубже и внутреннее смятение так и не исчезнет. Больше всего женщину страшило, что со временем эта сторона ее отношений с Данубом может стать еще напряженнее и болезненнее.

— Я непременно вернусь к годовщине нашей свадьбы, — пообещал король.

Наклонившись, он нежно поцеловал ее в щеку.

— А я буду с нетерпением ждать тебя, любовь моя, — ответила Джилсепони.

Дануб встал и направился к выходу. Он не видел, как очередной спазм заставил королеву закусить губу от боли.

— Это чудовищные порции! — взвился аббат Огвэн. — Вы добавляете в пищу королевы совершенно немыслимое количество трав.

— Вполне мыслимое! — столь же сердито ответила ему Констанция Пемблбери. — Она ни в коем случае не должна родить ему ребенка! Неужели это так сложно понять?

— Вы ведь прекрасно разбираетесь в этих травах, — упрекнул ее настоятель Сент-Хонса.

И это было правдой, ибо большую часть своей жизни Констанция провела при дворе, а все придворные дамы искусно умели применять особые отвары трав, предохранявшие их от нежелательной беременности.

— И вы не менее прекрасно знаете, что порции трав, которые вы ей даете, способны причинить немалый вред и даже привести к смерти. Вы это знаете, госпожа Пемблбери. Вы видите, королеву постоянно мучают спазмы. Ей тяжело ходить. Даже просто сесть — и то причиняет ей боль!

Придворная дама поджала губы и отвернулась, что-то недовольно бормоча себе под нос.

— Я отказываюсь быть вашим пособником! — закричал аббат Огвэн.

— Однако вы им уже являетесь! — дерзко парировала Констанция.

Решимость Огвэна была вызвана в основном тем, что он боялся королеву Джилсепони — начальствующую сестру в его монастыре и человека, имеющего большой вес в церкви и государстве, — куда сильнее, чем Констанцию Пемблбери. И не важно, станет она когда-нибудь королевой-матерью или нет.

— С меня хватит, — тихо и твердо сказал он.

Решимость настоятеля еще более разозлила Констанцию.

— Нет, не хватит! — буквально закричала она, находясь на грани истерического припадка. — Вы и впредь будете снабжать меня необходимыми травами! Она не должна забеременеть! Не должна! Не должна!

Выкрикивая эти слова, Констанция вскочила со стула и приблизилась к настоятелю Сент-Хонса, словно собираясь вцепиться в воротник его сутаны.

Огвэн успел перехватить ее запястья. Их противостояние длилось несколько секунд, после чего придворная дама разрыдалась и обмякла в его руках. Но едва аббат разжал их, как Констанция размахнулась и влепила ему увесистую пощечину.

— Вы будете мне помогать! — зловещим шепотом произнесла она.

Аббат Огвэн не растерялся. Он крепко обхватил придворную даму за плечи и несколько раз произнес ее имя, пытаясь привести в себя. Наконец женщина затихла, и Огвэн осторожно отпустил ее.

— Вы будете мне помогать, — уже вполне овладев собой, спокойным голосом сказала Констанция. — В случае отказа я во всеуслышание объявлю о вашей причастности. Я расскажу не только о том, как вы подбивали меня давать эти травы королеве, что само по себе является заговором против королевской власти. Я пойду дальше и расскажу о той роли, которую вы и ваша святая обитель Сент-Хонс всегда играли, делая придворных дам бесплодными. Как воспримут жители Урсала эти ошеломляющие откровения, связанные с их любимой церковью?

— Вы говорите чудовищные глупости, — с упреком произнес аббат.

Казалось, силы вновь покинули Констанцию, и она сникла.

— Мне нечего терять, аббат Огвэн, — добавила она. — Я буду делать все, что поможет защитить законные права моих сыновей на престол.

Судя по ироничной гримасе на лице Огвэна, он имел определенные сомнения насчет этих «законных прав».

— Вы причиняете ей большой вред, — собравшись с мыслями, предостерег Констанцию настоятель Сент-Хонса.

Теперь она смотрела на Огвэна умоляющими глазами.

— Неужели вы хотите, чтобы в королевской родословной появились отпрыски этой женщины?

Придворная дама верно нащупала слабое место во взглядах Огвэна. Тот не являлся горячим сторонником Джилсепони, хотя королева, как и он сам, поддержала на Коллегии аббатов кандидатуру Фио Бурэя. Огвэн был сторонником прежней церкви, церкви времен аббата Маркворта, пока тем не овладел дух демона и пока собственная жизнь Огвэна и жизнь многих других высокопоставленных церковников не перевернулась вверх тормашками. Все эти молодые реформаторы ордена Абеля — такие как Браумин Херд, настоятель Хейни из Сент-Бельфура и, конечно же, сама королева Джилсепони — совершенно не отвечали его представлениям о том, кто должен управлять церковью. Эти люди вызывали у него тягостные чувства. Так бывает всегда, когда рушатся вековые традиции и твердая почва под ногами сменяется зыбучими песками.