Александр Матюхин - Тень императора

Император не договорил. В его левое плечо воткнулась стрела с ярким желтым оперением. Император открыл рот, но из горла вырвался хрип. Руками он попытался дотянуться до древка, но вдруг неловко, словно младенец, только что научившийся сидеть, накренился и рухнул с лошади на землю, на свежий налет снега.

— Император! — я соскочил с коня и бросился к нему. Рядом просвистела стрела, оглушив своим пронзительным смертельным свистом. Кто-то пробежал, не обращая на нас внимания, совсем недалеко закричали страшным, нечеловеческим криком, вторил из глубины мертвого города пронзительный собачий вой.

Я присел на корточки перед Императором. Император был жив и, слава богу, с лица его слетела маска безумия, он вновь стал похож на человека… на Императора. Он закашлял, и из уголка рта, стирая пену, вытекла струйка темной крови.

— Писарь. Писарь, я умираю? — прошептал он.

— Не должны, мой господин, — тоже прошептал я, — стрела задела плечо.

Я переломил древко, чтобы не шла кровь, обвил Императора здоровой рукой, склонился к его уху:

— Если вы мне поможете, мой господин, и мы сядем на лошадь, то не умрем, это я вам обещаю.

— Что происходит?

— Нас заманили в ловушку, — ответил я, — мой господин, постарайтесь встать на ноги.

Я поднял голову и увидел, как темные фигуры на крышах начинают шевелиться. Вот первый дрожащий огонек устремился вниз, разрывая темноту пятном света. Следом — еще, и еще. Люди (или нелюди) прыгали вниз.

— Надо торопиться, — шепнул я, скрипя зубами от напряжения. Как некстати остро заболела рука. Хорошо, хоть стрела лишь задела мышцу и прошла насквозь, а то хороший бы из меня вышел спаситель с одной рукой.

Император тяжело поднялся, его пошатывало, голова безвольно болталась из стороны в сторону. Мы доковыляли до лошади — мне показалось, что прошла целая вечность, хотя на самом деле всего несколько секунд — и я помог Императору забраться в седло.

И в это время рядом приземлилась темная фигура. На мгновение яркий свет факела выхватил его лицо — бледную маску, словно натянутую на узкий лысый череп, с широкой ухмылкой, похожей на дырку в голове — а затем человек отшвырнул факел в сторону и бросился на меня.

Он заверещал — дико, пронзительно, словно зверь, я увидел меч в его руке и понял, что даже если успею выхватить из ножен свое оружие, то вряд ли успею что-либо предпринять.

Хлопья тяжелого, мокрого снега упали мне на ресницы, я замер, ожидая… увидел стремительное приближение, взмах меча… и прыгнул в сторону. Меч просвистел в каких-то миллиметрах от головы, обжигающе-горячий воздух хлестнул по лицу не хуже острого лезвия. Фигура человека (хотя, точнее было сказать — существа, потому что на человека он походил в наименьшей степени) неловко изогнулась, теряя равновесие. И в это время ее настиг сокрушительный удар. Я услышал громкий хрип, увидел нож, вонзившийся сначала в плечо, потом в шею существа. Оно зашаталось и рухнуло на землю, возле моего коня.

— Скорее, Писарь, — прошептал Император, вытирая окровавленное лезвие о рукав.

Тело существа била крупная дрожь, но подняться оно уже не могло. Мимо пробежал крестьянин с факелом, осветив застывшую маску на лице безумца. Не задерживаясь, я запрыгнул на верного своего Франца, перед Императором, взял поводья и пришпорил коня.

Куда угодно, лишь бы подальше отсюда. Наперерез нам выскочил еще один безумец с факелом в одной руке и большим топором в другой, но я легко обогнул его. Следующего безумца сбил копытами Франц. Мы рвались с площади, словно завязнувшие в меде мухи. Стрелы свистели со всех сторон, только чудом не задевая нас.

— Гони, Писарь, нам нужно жить, — шептал за спиной Император, и голос его то и дело прерывался хриплым кашлем.

И, наконец, спустя целую вечность, мы вырвались. Свет остался за спиной, крики раненых, звон орудий и свист стрел постепенно стих.

Мы ворвались в ночь, в тихий шелест падающего снега, в пустые улицы, не тронутые ничьими следами уже довольно давно.

Я гнал Франца, не останавливаясь, петлял по узким улочкам и открытым площадям. Мы проскакали пустынный базар, лотки которого были погребены под сугробами, потом кончились маленькие домики и пошли большие каменные дома в пять-шесть этажей высотой, улицы стали шире и ухоженней. Если бы не сплошь темные окна и абсолютная тишина, можно было бы подумать, что здесь еще сохранилась жизнь. Но тщетны надежды, нет здесь никого, кроме, может быть, нескольких разумных, прячущихся по подвалам, да и их, наверное, не пощадил другой враг — холод.

Я замедлил бег лошади, и дальше мы поскакали уже не так резво. Что делать дальше я не знал. Вряд ли кто-нибудь из нашего отряда остался в живых. Возможно, что и нас разыскивают существа-безумцы. Но до утра нам из города все равно не выбраться.

Увидев распахнутую дверь в одном из домов по улице, я направил коня туда. Заехал внутрь, слез и плотно закрыл дверь изнутри. Франц переминался на копытах, шевелил ушами и пускал ноздрями сизый пар. Неуютно ему было в доме, не привык конь стоять в коридоре, словно приглашенный на вечер гость.

Император попытался слезть сам, но у него не получилось, я поспешил на помощь, протащил тяжелое от одежд тело за небольшой столик, стоящий в прихожей, и усадил его на стул. Император откинулся на спинке, расстегнул уцелевшей рукой ворот шубы и тяжело задышал. Изо рта его вырывалось плотное облако пара:

— Спасибо, Геддон.

— Всегда пожалуйста, мой господин. Вам придется посидеть одному, пока я осмотрю дом. Скорее всего, ночь мы проведем здесь.

Император махнул рукой, иди, мол, и закрыл глаза. Его лихорадило, на лбу проступила красная испарина.

Отвернувшись, я направился по коридору, осматривая пустые комнаты. В голову лезла ехидная, кощунственная по отношению к правителю мысль. Я думал о том, что лучше бы Император остался безумен. Это, по крайней мере, оправдало бы смерть тех людей, которые шли за Императором от самой столицы, которые доверяли ему и верили, что он приведет их к прежней жизни. И самая главная мысль — почему я не остановил Императора? Почему не вмешался? Я же видел, как безумие заключает его в свои жаркие объятия! Выходит, что часть вины за гибель отряда отныне будет лежать и на мне…

Я поднялся на второй этаж. Заглянул в комнату, бывшую когда-то чьей-то спальней. Двуспальная кровать стояла нетронутая, не разобранная. Рядом находилась еще одна кроватка — детская. В ней лежала большая кукла с открытыми голубыми глазами. Чья-то кукла, которую забыли взять. Или не успели. Наверняка, эта кукла была самой ценной вещью для ребенка в мире. Ценнее золота, власти, любви родителей… Что за чудовище этот Ловкач, если он лишает ценностей всех без разбору, не щадя ни взрослых, ни детей. Я представил себе малыша, бредущего по холодным улицам в темноте, безумного ребенка, забывшего про куклу на кроватке, и поспешил выскочить из спальной. У меня разболелась голова и вдруг с новой силой накатило отчаяние… я прислонился головой к холодному дереву и подумал, что, пожалуй, есть одно лекарство, которое всегда вылечивало меня от любых болезней…