Лилия Баимбетова - Перемирие

Сходив за сумкой с медикаментами, я пододвинула кресло к кроватке Лейлы и провела в нем весь день. К обеду погода испортилась, ветром принесло снеговые серые тучи, все от горизонта до горизонта заволокло серой пеленой. От окна дуло, и очень скоро я замерзла.

Лейла тяжело дышала во сне, и я постоянно сбивалась на мысли о смерти.

Никто не заходил в детскую; за стеной иногда слышны были шаги и голоса, говорившие что-то неразборчивое, но вот они проходили, и снова наступала тишина. К вечеру разыгралась метель. Снежные хлопья метались в темноте за окном. Как сказал поэт:

Холодный, холодный

К вечеру года ветер.

И сыплется, сыплется

Круглые сутки снег.7

В комнате было темно, только от снега за окном струился тусклый беловатый свет. Я сидела в кресле, забившись в самый угол, и смотрела куда-то поверх кроватки.

— Что с девочкой? — раздался за моей спиной знакомый мурлыкающий голос.

А я даже не слышала, как открылась дверь. Я оглянулась. Старший веклинг стоял возле полуоткрытой двери (из коридора падала узкая полоска света), прислонившись к косяку, и сиял на меня алыми глазами.

— Дарсай вернулся? — спросила я.

В луче света видно было, как он усмехнулся в ответ на мой вопрос.

— Что ты молчишь?

— Да, он вернулся.

— С ним все в порядке?

Веклинг подошел и склонился над кроваткой.

— Да, с ним все в порядке, — сказал он, наконец.

— Что-то ты немногословен, — заметила я, набирая в шприц настойку аконита.

— Так что с этим ребенком?

— Она умирает, — сказала я, — И очень скоро умрет.

— Вот оно — подлинное равнодушие, — усмехнулся веклинг, выпрямившись, — А вот дарсай тебя очень беспокоит, да?

— На улице мороз.

— С ним все в порядке.

— Он спит?

— Да. А ты хотела к нему зайти? Лучше не тревожить его сегодня, тцаль, он совсем вымотался.

— Я так и поняла, — пробормотала я, протирая руку девочки ваткой, смоченной в спирте. Резкий запах распространился по комнате, и веклинг слегка поморщился.

— А ты действительно думаешь, что я пытаюсь не пустить тебя к нему? — вдруг сказал веклинг, — Зайди, если хочешь, он тебе обрадуется. Ты его явно привлекаешь.

— Не мели чепуху, — сказала я, вонзив иглу в тоненькую ручку Лейлы, — Он забыл о существовании женщин еще до моего рождения.

Я собрала свои вещи — шприц, склянки — в сумку и увлекла веклинга за собой к дверям.

Так я убила маленькую девочку.

Глава 5 О любви.

Я почти ничего не делала за этот день (совершенное убийство не в счет, ведь сделать это было легко, гораздо легче, чем обычно, не пришлось даже браться за меч), но когда я брела по освещенным коридорам к себе в комнату, я чувствовала себя совершенно разбитой. В детской было холодно, в коридорах тоже было холодно, изо всех щелей дул ветер. Было еще не слишком поздно, но из-за того, что темнело рано, казалось, будто уже глубокая ночь, и ощущения у меня были соответствующие. Теперь я понимаю, почему некоторые животные на севере с наступлением зимы впадают в спячку. Я тоже с удовольствием бы туда впала и не выпадала бы до самой весны.

Отчаянно зевая, я спустилась по центральной лестнице; в паутину боковых лестниц и проходов я не рисковала забредать, мне казалось, даже если бы я жила в этой крепости всю жизнь, я все равно бы их не запомнила. На третьем этаже я прошла мимо открытой двери, из которой лился в коридор желтый свет. В большой комнате несколько девушек в зеленых платьях мыли пол.

— Смотри, смотри, — донесся до меня быстрый шепот, — Это она и есть.

— Как похожа!

— А ты ее еще не видела? — спросила еще одна, уже не понижая голос.

Я прошла мимо двери и остановилась, выжидая, что будет дальше.

— Нет, — сказала вторая, — я всю неделю в кладовой просидела, на сортировке. А какая она маленькая.

— Все Дарринги такие, — авторитетно заявила другая, — Они все были хрупкие, как птички, в чем только душа держится.

Я подняла брови, прислушиваясь к этому высказыванию. О, боги, каждому есть дело до меня и моих предков, даже прислуга сплетничает обо мне — до чего я дожила, с ума сойти! Не желая больше выслушивать о себе подобные откровения, я пошла дальше. Голоса затихли вдали. Больше со мной ничего не случилось, и я благополучно добралась до своей комнаты.

Я толкнула дверь и остановилась на пороге. В комнате было темно и тихо, но эта темнота передо мной — она не была просто темнотой пустой комнаты, она жила и дышала, в комнате кто-то был. И я знала — кто. Ошибиться в этом случае было невозможно.

Я остановилась в дверях, и в груди моей было пусто и холодно, и стука сердца не было слышно, и на губах блуждала легкая улыбка. Мне было немного смешно. Я зажмурилась на миг, вздохнула — медленно-медленно, длинный глоток ночного воздуха. Сосредоточилась. И открыла глаза.

Темнота стала прозрачной, словно кисея мелкого серого дождя, повисшего над промокшими холмами. Предметы обрели объем и цвет. Ха. Ночное зрение у меня не очень хорошее, не такое, как у Воронов, но если постараться, кое-что могу и я.

Это похоже на сумерки, но цвета гораздо ярче, не такие призрачные, скорее и правда — как в дождь. Я перешагнула через порог, легко и осторожно ступая, подошла к зеркалу. Посмотрела на себя, озадаченная одним вопросом: мое лицо действительно так бледно, или мне это просто кажется? Он лежал на моей кровати, завернувшись в мокрый грязный плащ, на боку, слегка согнув ноги. Его черный шлем валялся на полу. Тонкое лицо Ворона было устало и бледно, на лбу и правой скуле виднелись свежие царапины, глаза были закрыты. Из полуоткрытого рта тянулась тонкая нитка слюны.

Мне казалось, он не спит. Но… дух его явно пребывал где-то не здесь. Я присела на край кровати и задумалась. О чем? На какой-то непостижимый, невероятный миг я увидела алый солнечный диск, соприкоснувшийся со стально-серой поверхностью каменистой равнины, — бильярдный шар на плоскости стола. Это напугало меня. Если бы он спал, я могла бы увидеть его сон, в этом не было бы ничего странного. Но он — не спал. Просто отсутствовал. Ушел. Прогуляться. Пишите письма.

И, похоже, послужил для меня проводником. Вот так я впервые увидела чужое небо и чужое солнце — сидя на кровати в крепости Ласточки, далеко-далеко на Севере. Шагнула и метнулась назад, как перепуганный заяц. Сердце мое билось как сумасшедшее, во рту пересохло. Я сидела с широко открытыми глазами, прижав руки к груди. То, что я видела сейчас, было мое будущее. Неизбежное. Неотвратимое. О, боги, так вот как это выглядит.

Впервые передо мной встал странный, но вполне очевидный вопрос: зачем? Зачем мне идти туда? Зачем они уходят туда? Зачем мы уходим туда? "Миры Духа", — говорила я, но разве я знала, что значат эти слова? Сухое каменистое крошево серо-стального ровного цвета. Молочно-белое небо. Отчетливый круглый пылающий шар. Воздух, словно пронизанный невидимыми нитями, плотный и сухой. Это был не мир, это была не реальность! — это все было… словно математическая абстракция. Все это было… таким чужым! Я молода для этого, боги, слишком молода!