Лилия Баимбетова - Перемирие

Ибо сказано: "Меч в руках фехтовальщика не имеет собственной воли, он подобен вспышкам молнии. Когда сознание отсутствует, взмах меча — не более чем дуновение ветра. Ветер, вырывая дерево с корнем, не осознает того, что делает. То же можно сказать и о мече. То же можно сказать и о его владельце. Мастер не замышляет убийства, не нападает, не несет моральной ответственности, ибо неосознанно он идет в бой, неосознанно наносит удар, руководствуется не личной ненавистью, но стремлением пустоты восстановить чувство покоя…".

Мы отступили в коридор. За окнами, забранными узорчатыми решетками, сгустилась уже ночная мгла. Многие канделябры сбиты были со стен, в оставшихся горели редкие свечи, почти не разгонявшие сумрак. В раскрытые двери в комнатах были видны мертвые тела, лежавшие на полу — словно тряпичные куклы, брошенные небрежной детской рукой. В одной комнате молоденькая служанка с распущенными светлыми волосами сидела на полу и плакала над телом такой же молодой девушки. Нильфы были повсюду, и позади нас, и впереди, но мы отходили — все дальше и дальше по коридору. Рядом со мной сражался хонг, так, как обычно сражаются Вороны — с резкими короткими выкриками. Лицо его раскраснелось, короткие черные волосы были растрепаны, и алые глаза сияли — как у ребенка на ярмарке. Хорошая схватка — слаще меда, особенно после годового воздержания; я и сама соскучилась по настоящему, реальному бою. Шутка ли, целый год тренировать мердов и ни разу не взять в руки боевой меч. Лорд Итен однажды сказал мне, что все мы на Границе сумасшедшие, что с той, что с другой стороны; он сказал, что отсутствие инстинкта самосохранения — явный признак безумия. Может, он и прав. Только у нас на Границе может твориться такое; я знаю множество хороших военных, которые не получают удовольствия от хорошей схватки, но они — не Охотники, и в их жизни есть что-то более важное, чем меч и противник. Правда, к орд-данам это не относиться. За это их и не любят остальные военные… Короче, все это я к тому, что и я, и хонг веселились от души.

И не сразу я заметила, что хонг прикрывает меня. Сначала это меня удивило — с чего бы вдруг? — а потом удивление мое прошло. Стоило ли вообще удивляться? Прямого приказа со стороны дарсая, наверняка, не было, но достаточно было и того, что я ему нравилась — они ведь не слепые. Хотя, может быть, приказ и был, кто знает. Воронов иногда трудно понять.

Мы отступали по коридорам — двое стражников, я и хонг. Один стражник был молод, высок и худощав. Он сражался обеими руками, подобрав где-то и второй меч, и лицо у него было странное, хищное, злобное. Второй был малоросл, немолод и напоминал того самого стража, которого я встречала на крепостной стене. Того самого, что сокровища в пещере стерег.

Мы отступали по темному коридору, потом свернули в дверь, ведущую на боковую лестницу. Здесь было совсем темно. Узкая крутая лестница вела вверх, заворачивая через каждые десять-пятнадцать ступеней. Несколько нильфов выскочили из какой-то комнаты и теперь теснили нас по лестнице вверх. Сражаться здесь не было никакой возможности, мы медленно отходили наверх, последним шел молодой стражник с двумя мечами, отбиваясь от наступающих нильфов. Я спотыкалась в темноте, держась за перила; мне нужно было, конечно, задействовать ночное зрение, но в этой темноте и тесноте, наполненной визгом и рычанием нильфов, я никак не могла сосредоточиться. Пожилой стражник поднимался впереди меня, ощупывая одной рукой стену. За мной, страхуя молодого стражника, спиной вперед шел хонг, легко, как кошка, ступая по невидимым ступеням. Только изредка, на поворотах я видела его светящиеся в темноте глаза.

Вдруг внизу я услышала короткий странный всхлип, и тут же хонг прыгнул вперед, оставляя передо мной пустое пространство. Раздался лязг металла, вой, азартные выкрики хонга. Я спустилась на одну ступеньку вниз. Потом на другую. Я наткнулась на что-то, смутно белевшее в темноте, остановилась и присела на корточки, свободной левой рукой (в правой у меня был меч) ощупывая безжизненное тело. Это был молодой стражник. С запрокинутой головой и согнутыми в коленях ногами он лежал на ступенях и, казалось, был мертв, но на худой шее я нащупала вдруг бьющуюся жилку пульса. Всего на три или четыре ступени ниже дрался хонг. Я приподняла немного безвольное тело стражника и, просунув под него одну руку, потащила его волоком наверх. Пожилой стражник куда-то пропал.

Сверху забрезжил редкий рассеянный свет. Я подняла голову. Следующий пролет заканчивался приоткрытой дверью; там, возле двери, лицом вниз лежал маленький стражник. Одна рука его свисала между прутьями перил. Никого рядом не было.

— Rone! Isterito? — крикнул снизу отступающий за мной хонг.

— Я здесь — здесь! — хрипло сказала я, пытаясь поудобнее взять раненого.

Хонг вдруг что-то резко крикнул и одним прыжком очутился рядом со мной. За ним никого уже не было. Присев рядом со мной и тяжело дыша, он странно улыбнулся мне, сияя в полутьме алыми глазами. Над верхней его губой блестели капельки пота.

— Ro drane austere? (Зачем ты с ним возишься?) — спросил он, вытирая рукой в перчатке мокрый от пота лоб. Над бровью у него был порез, и он только размазал по лбу сочащуюся из пореза кровь.

— Он же мертв, зачем с ним возиться?

— Он жив, — сказала я.

— Ну, так умрет, — равнодушно бросил Ворон.

Я посмотрела в его разгоряченное схваткой, оживленное лицо. Оно было измазано кровью, но выглядело так, как выглядит обычно лицо юноши, пробежавшего длинную дистанцию или сыгравшего три игры в мяч подряд. Щеки его разрозовелись, и из полуоткрытых губ вырывалось жаркое дыхание.

— Забудь о нем и пошли, — сказал хонг, усмехаясь, — Ну!

Он поднялся на ноги.

— Пошли, тцаль!

Я медлила. В рассеянном свете лицо стражника, и правда, казалось мертвым. Странное это было лицо, я и сейчас так отчетливо помню его. Оно было худое и молодое совсем, но ничего юношеского не было в нем; трудно было определить возраст по этому лицу. Хищный, необычный для блондина, тонкий нос, обтянутые кожей скулы и странные, словно опухшие веки придавали ему злобное выражение. Дыхания стражника почти не было слышно.

Я высвободила из-под его тела свою руку. Его светловолосая голова ударилась о каменные ступени. Я поднялась на ноги, но все смотрела на него, на его бледное, совсем бескровное лицо и пропитавшуюся красным рубаху.

— Пошли, — сказал хонг, трогая меня за руку.

Я повернулась к нему, и мы бросились вверх по лестнице.

На третий этаж, основной крепости, имеющий тайные выходы в горы (правое крыло крепости было целиком высечено в скале) вела только центральная лестница. На третьем этаже, в конце концов, собрались все оставшиеся в живых. Может быть, кто-нибудь еще сражался в коридорах и переходах, но ждать их не было возможности. Огромные двери правого крыла закрыли, и тяжелый железный брус лег в пазы, заперев двери. Прислонившись к двери, я взглянула на людей, собравшихся здесь, в полутемном коридоре. Полсотни человек в форме замковой стражи, несколько слуг. Из правящей семьи крепости уже никого. Я оглядывалась, ища глазами своих ребят. Наконец, я их увидела. Трое адраев и кейст стояли в толпе, о чем-то разговаривая. Мерда я что-то не видела. Мой взгляд обежал толпу, но его нигде не было. Бедный мальчик, умереть в первом же бою и от чьей руки? — не слишком-то почетная смерть.