Светлана Зорина - Глаза тьмы

— А если я хочу изменить свою судьбу?

— Боюсь, что это невозможно. Ведь тогда нарушится весь земной и небесный порядок, и наш мир погибнет. Ты огорчён, мой повелитель? Но почему? У тебя самая счастливая судьба. Ты обречён на вечную юность, а люди обречены на старость и смерть без всякой надежды на воскрешение.

— Иногда мне кажется, что они счастливей меня…

— Счастливей тебя нет никого. Все твои желания незамедлительно выполняются, даже если они противоречат желаниям других…

— Да, — улыбнулся мальчик. — Я заметил, что мои желания всё чаще и чаще вызывают твой протест. Не так ли, мой верный слуга?

— Любое твоё желание для меня закон, но… Повелитель, я удивлён. Все твои абельмины — красавицы. Твой вкус всегда был образцом для твоих подданных. Ты всегда выбирал достойных себя…

— Достойных? Ну уж если Рона, Мильда и Салина меня достойны, то эта девочка тем более.

— Она и правда тебе нравится, мой повелитель?

— Нравится, хотя я не знаю, почему… Может, потому, что она живая.

— Я тебя не понимаю.

— Я и сам толком не пойму. Мне иногда кажется, что все вокруг какие-то… мёртвые. Красивые статуи, которые ожили, ходят, говорят, смеются. На них бывает приятно посмотреть, но при этом остаётся чувство, что они ненастоящие. А она… Как живой цветок среда искусственных. Он, может быть, не так красив, но от него веет свежестью и жизнью… Кстати, с тех пор, как она здесь появилась, наши сады просто не узнать. Цветы разрослись и даже как будто стали ярче. От её прикосновения всё оживает.

— Да, — усмехнулся Айнагур. — Наш дворцовый сад скоро превратится в сантарийские дебри.

— А мне нравится, — заявил юный бог. — Не всё сантарийское плохо. Что бы мы делали без этого нового сантарийского ваятеля? Пришлось 6ы праздновать Эрнадии с разрушенным южным павильоном. Диннар и причину обвала выяснил. Он словно видит сквозь горы. Там нельзя было строить, не укрепив фундамент. Подумать только, он украсил павильон новыми статуями за какие-то три тигма! Почти в одиночку. Он лепит из камня, как из глины. Когда смотришь, как он работает, начинаешь верить во все эти слухи, что будто бы он сын каменного бога. Кажется, его зовут Маррон?

— Да, мой господин. Только это не бог, а демон. Злой демон. Мне не нравится, что этот ваятель живёт среди нас.

— Помилуй, Айнагур, — засмеялся мальчик. — Если я бог, то что мне какой-то демон? Не бойся Диннара. С виду он мрачен, но в нём нет настоящего зла.

— Но и добра от него нечего ждать.

— Ты опять противоречишь себе. Ты, помнится, сам говорил: "Добро утверждается благими деяниями". А разве мало хорошего он для нас сделал?

— Ваятель он действительно хороший, но в остальном…

— Он просто не такой, как все. Он вечно погружён в мир своих фантазий. Кое-какие из них мы видим воплощёнными в камне, но разве мы способны понять, что творится в душе художника?

"Опять… — Айнагур спрятал дрожащие руки в складках своей просторной фаллунды. — То же самое… Диннар, Гильдар… Они даже чем-то похожи. Но тот не был так красив и не крошил камень голыми руками. Этот и впрямь похож на демона…"

— Айнагур, я хочу тебя кое о чём попросить.

— Приказывай, мой повелитель…

— О нет, это скорее личная просьба.

Мальчик улыбнулся и подошёл к абеллургу поближе.

"Скоро он будет с меня ростом, — подумал Айнагур, — Хорошо, что он быстро растёт. Ведь считается, что ему около восемнадцати, а на самом деле… Сколько ему на самом деле? Лет шестнадцать, не больше. Узок в кости, тонок и при этом очень силён. Он уже сильнее меня. Он всегда был сильнее меня…"

— Я обращаюсь к тебе не как к слуге, а как к старому другу. Ведь мы с тобой друзья, не так ли, Айнагур? Я хочу, чтобы ты лично позаботился о безопасности абельмины Гинты.

— Повелитель, что ей может угрожать у тебя во дворце?

— Разве я могу уследить за всем, что творится у меня во дворце? Может быть, мой небесный двойник со своей высоты и видит всё на свете, но у меня тело человека, и глаза мои видят ненамного больше, чем глаза простого смертного. Я узнал, что на Гинту уже несколько раз покушались.

— Но кто?

— Ещё не выяснил, хотя есть кое-какие догадки… Ты так побледнел, мой друг. Ты слишком близко принимаешь к сердцу всё, что касается меня и моих любимцев.

"Он надо мной издевается", — подумал Айнагур.

— Повелитель, может, абльмине Гинте что-то показалось?

— Абельмина Гинта ничего мне не говорила. Сказали другие. И я уверен, что им не показалось. Эти люди не болтают лишнего.

"Понятно. У него есть свои осведомители… Интересно, давно он их завёл?"

— Я давно уже заметил, что ты говоришь мне не всё.

Айнагур похолодел. Это был далеко не первый случай, когда у него возникало ощущение, что мальчик читает его мысли.

— Повелитель, иногда мне просто не хочется тебя огорчать…

— Я так и понял. Поэтому огорчать меня предоставляю другим. Но дело не в этом. Мне приятно видеть Гинту среди своих абельмин. К тому же она меня вылечила. А вдруг мне опять понадобится её помощь? В отличие от моей небесной ипостаси, я могу испытывать боль, страдать от дурных снов и видений. Гинта нужна мне. И тебе, если ты меня действительно любишь.

— Господин мой Эрин… Прости, Эр…лин… Разве ты сомневаешься в моей любви?

Мальчик отступил на шаг и смерил Айнагура холодным, непроницаемо-ясным взглядом.

— Хотел бы я понять, что такое любовь. Сколько о ней говорят, поют и слагают стихи. Чуть ли не в каждом втором спектакле гибнут из-за любви. Мои абельмины вечно твердят о том, как они меня любят, а мне каждый раз кажется, что это сцена из очередного спектакля. Нет, мне очень даже приятно проводить время с красивой девушкой, но когда всё заканчивается, мне хочется, чтобы она поскорее ушла, а в груди как будто… ледяной комок. Я всё жду, что он растает… Иногда мне очень холодно. Однажды я разговаривал с актёром Бельданом… Ты его знаешь, он вечно играет героев и любовников. Он сказал, что у него после каждого спектакля в душе пустота и холод.

— Но, господин мой, жизнь не спектакль…

— И в чём же её отличие от спектакля?

— В жизни любят по-настоящему…

— И по-настоящему гибнут, — усмехнулся мальчик. — Мне бы не хотелось погибнуть из-за любви. Ведь человек умирает без надежды на воскрешение… Айнагур, ты говоришь, что любишь меня больше всего на свете. Скажи, во имя любви ко мне ты бы отказался от бессмертия?

— Пресветлый, — тихо сказал Айнагур. — Бессмертие даришь мне ты. И ты знаешь, ради любви к тебе я готов на всё…

Голос его дрогнул.

— Да, я мог бы и не спрашивать, — медленно произнёс мальчик.

Айнагуру было не по себе от его холодного, пронзительного взгляда.

— Пожалуй, любовь на сцене мне нравится больше, чем в жизни. На сцене всё не так страшно. Я не собираюсь требовать от тебя великих жертв, Айнагур. Я вовсе не хочу лишать тебя бессмертия, но если ты меня любишь, позаботься о безопасности Гинты. Кстати… Ты можешь называть меня по-прежнему — Эрин. Если тебе так больше нравится. Считай, что мой новый указ тебя не касается. Ты мой первый слуга. Я же всегда позволяю тебе больше, чем другим. А теперь иди. Я очень устал на турнире.