Влада Воронова - Ратоборцы

— Туда, — уверенно сказал ходочанин.

Шли молча, у Терезы настроения разговаривать не было, а Славян не настаивал, только и сказал «Пришли», когда показались столбы 1241.

— Уже? — Тереза погрустнела ещё больше. — Ну что же…

Она подошла к столбу А, левому, внимательно оглядела кусты за обочиной. Чёрт бы побрал эльфов, криворуки ушехлопистые, что ни сделают всё через… ну так скажем — через колено… понаколдовали так, что ничего не поймёшь. Ага, всё, нашла.

— Славян, иди сюда, смотри.

— Кусты как кусты.

— Между ними тропинка… Постарайся увидеть. Это как меж чарокамными вехами входить. Я могу провести тебя на тропу, но лучше, если сам увидишь, тогда в следующий раз точно найдёшь.

— И что за тропа? — деловито поинтересовался Славян, разглядывая кусты.

— Волшебная. Тоже разновидность свёрнутого пространства, по ней пять километров можно пройти за десять минут. Проложили хелефайи в давние времена. И по нашим меркам давние. За столбом Б, правым, есть точно такая же тропа в долину Эндориен.

— Понятно, — задумчиво сказал Славян. — А ещё дороги на поляну есть? Должны быть, здесь небольшое пространственное искажение…

— Есть. Быстрая тропа идёт с запада, а с востока, от человеческой деревни — обыкновенная, четырёхкилометровая.

— Значит пространство сначала сдваивается, потом делает складку, а потом идёт обыкновенное. Тогда тропу надо искать как щель. — Он повернулся к кустам спиной, закрыл глаза, сосредоточился. Открыл, рассеянно скользнул взглядом по деревьям и обернулся.

— Вот она, — обрадовался Славян. — И золотистым отсвечивает. Нет, на проход в долину совсем не похоже, это какая-то разновидность телепорта.

— Всё может быть, — согласилась вампирка. — Я в пространственном волшебстве не разбираюсь. Идём.

Тереза прошла по тропе несколько шагов, остановилась и сказала:

— Тропа ведёт к поляне с тёплым источником Серебрянцем. Очень красивое место, даже зимой. Вода целебна для волшебных рас, но и человекам помогает: снимет усталость и, говорят, прогоняет сердечную тоску. — Вампирка замолчала. Славян настороженно глянул на неё.

— Тереза…

— Это мой подарок, — перебила она, — быстрый путь к Серебрянцу. Теперь ты найдёшь его везде, где бы ни был… Подожди, — не дала она заговорить Славяну. — Если мне нельзя полюбить тебя, подарить сердце, то безделушку подарить можно. Видишь, какая я хитрая: мой подарок нельзя потерять или продать. Даже забыть нельзя — ходочане любой путь запоминают на всю жизнь. — Тереза замолчала, отвернулась, сморгнула слёзы. — Значит и меня ты тоже будешь вспоминать. Хотя бы иногда…

— Тереза, — потянулся к ней Славян. Опять — и душой, и телом.

— Нет, — отстранилась она, не оборачиваясь. — Пустопорожнего романчика я не хочу, а полюбить тебя ты не позволишь. — Теперь Тереза обернулась и сказала в лицо: — Когда ты ещё раз приедешь в Латирису, мы будем чужими.

— Да, — глухо ответил Славян. — Так… будет правильно, — тяжело, с запинкой выговорил он. Волна его волчьей тоски и холодного стального одиночества окатила Терезу с головы до ног. — И давай не будем прощаться.

— Давай, — согласилась вампирка. — Это возвратка, — показала она перстень с изумрудом. — Из любой точки Магички или Срединницы вернёт меня в приёмную Дома Советов Латирисы. Такая страховка есть у всех управленцев. Отвернись.

Славян повернулся к ней спиной. Пахнуло сладковато-пряным ветром внесторонья. «Так вот на что зацеплена возвратка, — подумал он. — Можно было догадаться». Плохо-то как. Грудь словно чугунным обручем стянуло — тяжёлым и холодным. Славян попытался вздохнуть поглубже. Получилось. Сначала судорожно, потом дыхание выровнялось, обруч исчез.

Тереза, белокрылая сказка. Всё правильно сделал, а на душе паршиво так, что хуже некуда. Даже не паршиво, черт бы с ними, с кручиной и болью, пустота гораздо хуже. Его вечная пустота.

Хотелось вернуться в Техно-Париж, бездумно бродить по шумным многолюдным улицам, провонявшим бензином и суетой. Печалям в мегаполисе не место, они вмиг разлетятся на клочки и сгорят в рекламных огнях и бензиновых выхлопах. А потом в Лувр, заткнуть уши плеером и бродить меж картин, пока не заполниться их совершено особенной, ни на что не похожей мягкой силой пустота в груди.

Но это всё потом. Воскресенье — день длинный. Сначала надо посмотреть подарок.

В хелефайских долинах вечное лето. Человеки завидуют, а другие волшебные расы презрительно фыркают — такую прорву магии потратить на никчёмный форс. Но хелефайи слишком любят зелень листвы, нежность трав и задорную пестроту цветов, чтобы довольствоваться ими только четыре-пять месяцев в году. Поэтому в долинах вечная макушка лета, вечный Иванов день. Дариэль уже успел позабыть как прекрасно долинное лето — мягкое, ласковое, пронизанное ярким, но не обжигающим солнцем.

Сменить опостылевшую человеческую одежду на свободную рубаху до пят — с длинными рукавами и воротником-стойкой, из тонкого батиста, бледно-желтую как цветок хелефайской яблони. Надеть светло-коричневую шёлковую мантию — свободную, складчатую, с широким рукавами, длинным рядом пуговиц и большим отложным воротником.

Почувствовать босыми ногами траву и землю, теплую глиняную брусчатку дорожек и гладкое, тщательно отполированное дерево мостов. Обувь хелефайи надевают, только если выходят за пределы долины. Возле порога каждого дома есть теплый фонтанчик — ноги ополоснуть, и сушильный камень.

Вместо шума и грохота человеческого города слушать щебетание птиц, журчание ручьев, шелест листвы.

На этом удовольствие от возвращения и закончилось.

Церемония отречения оставила после себя только глухую усталость и пустоту. Ни злости, ни обиды на Миратвена не было, но ни пожалеть, ни снять вину с бывшего владыки Дариэль не мог, слишком много пережил во время изгнания, слишком охотно поверил Миратвен в его виновность, слишком легко осудил.

К омертвелой пустоте прибавилось ощущение полной бессмысленности происходящего: обвинение, изгнание, оправдание, возвращение. Дариэля кружило как щепку в водовороте, швыряло во все стороны, и он ничего не мог поделать.

Хорошо ещё, до церемонии удалось поговорить с владыками, упросить, чтобы ему позволили не подниматься на помост, остаться внизу, со всеми долинниками, затеряться в толпе. Встать рядом с Миратвеном, владычицей и старейшинами у него не хватило сил.

Дариэль облокотился на перила моста через ручей — из лёгкого прочного иллин а ра, хелефайского строительного материала, чем-то похожего на человеческий пластик, но гораздо красивее и приятнее на ощупь. Сами перила похожи на светло-зелёное кружево из ветвей и листьев, знаменитый древесный стиль, в котором у хелефайев выстроено всё в долине — от мостика до Совещательных Палат, где собираются владыки и старейшины.