Влада Воронова - Крест на моей ладони

Бойцы, эльфы и два домовых хотели было возмутиться, но осеклись на полуслове и посмотрели на меня.

— Командир?.. — голос у Тимура дрогнул как у напуганного ребёнка.

Я молчала.

— Командир, — голос Тимура приобрёл боевой металл, — ты с ней согласна?

— В том, что война бессмысленна — да, в том, что Троедворье умирает — нет. Это всего лишь очередной кризис. В Троедворье их было немало.

— Но таких не было никогда! — вскочила со стула Агеева. — Ты что, сама не видишь — Троедворье сходит с ума. Раньше всё было по-другому!

— Лена, сядь и не кричи, — велела я. — Нет для меня никакого «раньше». Я в Троедворье всего-то полтора года. Но с первого же дня оно показалось мне заповедником для психопатов — деление на дворы, война эта дурацкая и Совет Равновесия в качестве главного арбитра кровавых состязаний неизвестно во имя чего. Своё мнение я не скрывала никогда, за что меня и сделали наказателем. Люцин думал, что, измазавшись в крови, я стану послушнее, перестану высказываться вслух. Я действительно перестала, потому что разговаривать с палачкой не захочет ни один нормальный людь. А с нелюдью не стану разговаривать я.

— Ты считаешь нас палачами? — лицо у Тимура закаменело, он встал и шагнул ко мне.

— А ты — спасателями?

— Мы служим правосудию! Мы храним равновесие!!

— Всё верно, — согласилась я. — С правосудием и равновесием ты тоже совершенно точен. Именно руками наказателей Люцин поддерживает нынешний правовой режим и сохраняет дворовое равновесие сил, которое позволяет ему не только безраздельно править страной, но и надёжно защищает от госпереворота. Пока дворы воюют и доносят друг на друга, власти Люцина ничто не угрожает. Так что в настоящее время наказательское подразделение — гарант внутриполитической стабильности Троедворья.

Тимур, не сводя с меня растерянных и полных боли глаз, — совсем как тогда, на моём первом по-настоящему боевом выезде — сел на стул, уронил руки.

— Зачем ты так, командир? — сказал он.

— Затем, что это правда, — ответила Агеева. — Наказатели — главная опора военного режима в Троедворье. Палачи для всех, кто преступает его правила. Мы не разбираем, правы преступившие или нет, полезное это было правило или вредное. Приговор выносят другие, а мы всего лишь приводим его в исполнение. Как машины — бездумно и бесчувственно.

Тимур скрючился как от холода.

— Люцин не преступник, — сказал он. — Не Люцин начал войну.

— Зато в полной мере воспользовался её выгодами, — ответила я. — Как и все его предшественники, начиная с Малх а ка, основателя Совета. Неизвестно, кто начал войну, зато поимённо известны те, кто не давал ей прекратиться!

— Совет был основан на второй год войны, — напомнила Агеева. — После того, как очередная схватка армий Света, Сумрака и Тьмы вызвала прорыв инферно, и восточное побережье Средиземного моря едва не превратилось в пустыню. А было это сражение возле задрипанного ханаанейского городишки Мегиддо.

— В котором обитало несколько весьма одарённых поэтов, — сказал домовой. — Они очень красочно описали и битву, и прорыв, а не лишённые словотворческого дара переписчики щедро украсили их произведения изысками собственной богатой на выдумку фантазии.

— Дело не в поэтах и переписчиках, — оборвала я, — а в том, что Малхак даже не попытался остановить ничем не оправданную войну. Наоборот, он сделал её инструментом для достижения верховной власти и приложил все усилия к тому, чтобы Троедворье воевало вечно. И все его преемники — все до единого! — делают то же самое: заставляют людей истреблять друг друга во имя упрочения их власти.

— А разве бывают оправданные войны, командир? — бесцветно спросил Тимур.

— Иногда. Война будет оправданной, если крестьяне и ремесленники восстают против феодального произвола. Здесь всё понятно и закономерно — нормальные люди никогда не согласятся жить рабами, а власть имущие никогда не откажутся от своих привилегий добровольно. Кровопролития оправданны, когда идёт сражение с захватчиками — такая война будет называться освободительной. А во имя чего воюет Троедворье? Я задаю этот вопрос с первого дня жизни в волшебном мире, и до сих пор никто не дал мне внятного ответа.

— И ты считаешь, — зло прищурилась Агеева, — что нашла его сама?

— Да. И попробуй теперь опровергнуть хотя бы одно из моих утверждений.

Тимур подошёл и приставил мне к виску взведенный пистолет.

— Знаешь, командир, за что я тебя сейчас убью? За то, что ты постоянно твердишь в каком мы все дерьме живём, но ни разу не сказала, как из него выбраться.

— Сменимся с дежурства, — ответила я, — трижды пройдёшь полный цикл полосы препятствий. За непростительное для бойца наказательной бригады дилетантство. Когда хотят убить, речей не произносят, а без предупреждения стреляют в затылок.

— А когда хотят вразумить, то стреляют в брюхо. — Тимур убрал пистолет. — Но решать всё равно придётся, командир. Время слов для тебя давно кончилось, начертательница пути.

— С вами решишь, — огрызнулась я. — Ни разу в жизни сами ничего не сделали, даже в сортир и то строем по приказу ходите.

— Ну вот и приказывай! — ответил Тимур. — Я выполню всё. Приказывай, командир.

— Хорошо, приказываю. Перестань дожидаться приказов и начинай думать собственной головой, принимай самостоятельные решения.

— Ты что, издеваешься? — разозлился Тимур.

— Ничуть. Я никогда не была ещё так серьёзна, как сейчас.

Бригада, эльфы и домовые смотрели на меня с недоумением. Я ответила хмурым взглядом и подняла трубку внутреннего телефона, набрала номер Сарыташева, начальника отдела коррекции.

— Акмаль Турарович, я прошу снять мою бригаду с дежурства за небоеготовность. Выговор записывайте мне.

Полковник в ответ буркнул что-то матернообразное, но бригаду с дежурства снял и отправил на тренировочную базу.

Вот и хорошо. В бой идти с таким настроением нельзя, это верная смерть.

И какой только чёрт меня всегда за язык дёргает? Все наказатели свято верят в то, что служат правосудию, и эта вера даёт им силы выживать и побеждать.

Без наказателей не только Троедворье, но и вся планета обречена на катастрофу. Наказатели — это правильно. Неправилен сам волшебный мир, потому что не может существовать без наказателей.

Но что делать с неправильностью моего мира, я не знаю.

В подъезде дома меня ждал Олег.

— Пойдём пройдёмся, — сказал он. — Поговорить надо.

— Пойдём, — согласилась я. В квартире у меня, как и у всех троедворцев, установлена прослушка, поэтому обсуждать там можно только мелкобытовые дела, а для тем посерьёзнее требуется нейтральная территория.