Влада Воронова - Пути Предназначения

Матвей смотрел в пол.

— Тогда ты должен понимать… — сказал он тихо. — Это ведь ваш закон, гирреанский, что сын за отца не ответчик.

— При условии, что сын не продолжает папашиных делишек.

— Не продолжает, — твёрдо сказал Матвей. — Если хочешь, я дам за Вилейду и Фейлора Панимеров поручительство в церкви.

— Людь ручается только сам за себя, — наставительно сказал Кандайс, — и только лох за соседа. Это тоже гирреанский закон.

К Кандайсу подошёл Фейлор. Встал на колени.

— Если Авдей Северцев или Винсент Фенг пожелают отдать предназначенное для Варкеда Панимера возмездие мне, его сыну и наследнику рода, я приму всё, что им будет угодно определить в качестве воздаяния. — Фейлор склонился в чельном поклоне, покорно вытянул перед собой руки.

Кандайс сел на пол, положил руку Фейлору на плечо.

— Будь здесь Авдей, он бы так определил мне по морде, что мало никому бы не показалось. Это только кажется, что руки у него хрупкие, музыкальные. Нет, музыкальные, конечно, тут никто не спорит, но звездануть он ими может так, что в башке безо всякого оркестра неделю концерт звучать будет. И по нервным узлам с такой точностью попадет, что мне, профессиональному бойцу, завидно становится.

Матвей тоже сел на пол.

— Я видел запись циркового боя. Как поединщик твой Авдей не ахти, но точность ударов по нервным узлам какая-то запредельная.

— Отработай три года в прозекторской, и у тебя такая же будет. Мы знаем лишь область, где у противника проходит нерв. Ведь точное расположение всегда индивидуально. А хорошему анатому достаточно беглого взгляда, чтобы определить место нервного узла с точностью до микрона. Они это чувствуют, как мы даже с завязанными глазами чувствуем все передвижения противника.

Фейлор сел на пятки, руки сложил на коленях.

Смотрел в пол.

— Я никогда не бывал в Алмазном Городе, — сказал он тихо. — Отец стыдился выводить меня в свет. Ведь я кареглазый. Да ещё и шипы коричневые. Для придворного это не комильфо. А краситься и носить контактные линзы я не хотел. Я никогда не был в Алмазном Городе. И мама тоже.

— Возможно, это и к лучшему, — сказал Матвей. Он взял Фейлора под руку, помог подняться.

И спросил:

— Ты учиться никогда не думал?

— Чему учиться? — испугался Фейлор.

— Вступительные экзамены начинаются с июля, так что ещё успеешь определиться чему. Нельзя же всю жизнь в референтах просидеть. А императорскую стипендию всем дают, даже настоящим поселенцам, не то что родне опальника. Тем более, что квоту на стипендиатов обещали увеличить.

Фейлор смотрел в пол.

— Я… — Он поднял глаза. — Я обязательно буду учиться.

Императрица Луиза, невысокая изящная дама тридцати трёх лет, голубоглазая, улыбчивая, шла по дворцовой галерее, опираясь на руку Михаила Севрецева.

— Так вам правда понравилась моя оранжерея? — спросила Луиза.

— Да. Особенно тот участок, где вьющиеся цветы оплетают объёмные решётки в форме дамы и кавалера, танцующих старинный танец.

— Я сама рисовала эскиз композиции, — похвасталась Луиза.

Михаил остановился у окна, распахнул створки.

— Вы пугаете меня, — сказала императрица. — Вы узнаёте о моих мыслях прежде, чем я сама успеваю осознать их. Откуда вы знали, что я хочу открыть окно?

— Движение руки, глаз. Микрожесты говорят о многом, если уметь их читать. Я часто водил слепых, ваше величество. Причём таких, которые были ещё и глухими, и немыми. Так что была возможность обучиться пониманию.

— Слепота, глухота и немота сразу? — поразилась императрица. — Но как же такие люди живут?

— По всякому. Кто-то весел, кто-то печален. Автор вашего любимого поэтического сборника «Музыка ветра» — слепоглухонемой. Жил в Западном Гирреане.

— Вы его знали?

— Нет, — качнул головой Михаил.

— И всё же я не представляю как… — императрица не договорила.

Михаил взял её ладонь, показал несколько слов дактилоязыка.

Императрица задержала его руку.

— Я боюсь. Так боюсь, что не могу спать. Мой супруг… Ведь это только на словах жена не отвечает за мужа. На деле же… Теперь, когда всё больше и больше из его выходок становится известно… Михаил, я умоляю вас, позвольте мне переселиться в Ратушу! Пусть все знают, что я не связана с Максимилианом ничем, кроме венчального обряда. Я ненавижу Алмазный Город!

Михаил ободряюще похлопал её по руке.

— Ваше величество, с вами ничего плохого не случится. Адвиаг дал вам надёжную охрану.

— Нет. Я не хочу оставаться здесь! Поговорите с Адвиагом. Вас он послушает.

— Хорошо, — кивнул Михаил и отступил от Луизы на два шага. — Уже к вечеру вы будете в Ратуше. Но только там очень маленький жилой сектор. Вам придётся сильно ограничить себя в свите.

— Да провались она совсем!

— Если так, то никаких проблем. Будет вам Ратуша, сударыня. О, простите, ваше величество. Я опять нарушил этикет.

— Чепуха, — сказала императрица. — Вы никогда не нарушаете вежливости, а это гораздо важнее. Редко бывает, чтобы благородство манер шло изнутри. Обычно это лишь наружная позолота. Причём очень тонкая.

— Я польщён столь высокой оценкой вашего величества, но вам ни к чему тратить себя на комплименты, чтобы попросить о поддержке и получить её.

Императрица качнула головой.

— Вы умеете заставить людей держаться в рамках вами дозволенного. — Она смотрела Михаилу в глаза. — Ведь если я попрошу вас называть меня Луизой, вы откажетесь? И я не хочу знать, в какой форме.

Луиза отошла к окну.

Посмотрела на Михаила.

— Почему вы приказали Адвиагу никому не говорить, что вы живы?

— У меня нет никаких прав приказывать директору службы охраны стабильности. Я попросил. Адвиаг был столь любезен, что выполнил просьбу.

— О да, — усмехнулась императрица. — Попросили. Своих мятежников вы тоже просили?

— Там я обязан был приказывать. И приказывал. Хотя и не забывал, что «приказывать» не означает драть глотку в начальственном оре.

Луиза отвернулась.

— Я не могу поверить, что вы сын портовых уборщиков.

— Если быть совсем точным, то я сын портовой проститутки и, по всей вероятности, ремонтника. Услугами портовых девиц, как правило, пользуются именно они, пилоты предпочитают городских проституток. Девицы же выбрасывают плоды своё развлекательной деятельности на свалку. Именно там меня и подобрал приёмный отец.

— Нет, — прошептала Луиза. — Невозможно.

— Именно потому, что империя отказывала простокровкам в праве быть людьми, нам пришлось отказать империи в праве быть.

— Не надо, Михаил! — посмотрела на него Луиза. — Во имя пресвятого… Я не прошу у вас уважения и любви, но ведь и ненависти с презрением я не заслужила. Я не выбирала, кем мне родиться — прачкой или принцессой.