Влада Воронова - Пути Предназначения

— Нет, папа. Хочешь, я пройду через лабиринт ещё раз?

— Нет, зачем? В лабиринт ты пойдёшь через неделю, когда немного подучишься работать с собаками. Ты их боишься?

— Нет, папа, совсем не боюсь. Но они такие большие, выше меня… Сильные и упрямые. Я не знаю, как заставить их слушаться. А хлыст брать ты не разрешаешь.

Учитель погладил Клементу лоб и щёку — мягко, только самыми кончиками пальцев.

— Любовь и ласка, Клэйми, намного действенней принуждения или наказания. Без любви и ласки ни одно живое существо обойтись не может, как без воздуха. Когда даже самая злая и строптивая собака хорошо распробует любовь и ласку, один строгий взгляд станет для неё страшнее любого крика, а равнодушный ударит больнее хлыста. Если ты всегда будешь ласков с собаками, они сделают всё, что тебе только пожелается, лишь бы ты не отворачивался от них, не лишал своей любви. Ради неё собака выполнит любой приказ даже вопреки собственной природе и самому лютому страху — прыгнет через огонь и взберётся по шаткой пожарной лестнице на стометровую высоту, забудет во имя твоей ласки и голод, и даже сон. Её никогда ни к чему не надо будет принуждать. Собака сделает всё сама, по доброй воле, а значит — с наибольшей отдачей.

— Я понял, папа. Но у каждой собаки свой характер. Поэтому и ласка тоже каждой нужна своя. Я не знаю, какая.

Учитель улыбнулся, опять поцеловал мочку уха.

— Ты умничка, Клэйми, заметил самое главное — ласки, одинаковой для всех, не бывает. Но каждая собака сама подскажет, какая именно ласка ей нужна, чтобы поверить в твою любовь. Только смотреть надо внимательно.

— Я буду смотреть очень внимательно, папа, — пообещал Клемент.

Старинные напольные часы пробили час дня. Пора было собираться в школу обыкновенную. Клемент с сожалением встал с кресла. Отрываться от Учителя не хотелось, но ещё больше не хотелось огорчать его опозданием или низкой оценкой — все домашние ученики Латера были только отличниками.

И патронатор, и Джолли глянули на теньма с удивлением — лицо предвозвестника бесстрастно, будто камень, а пальцы нервно комкают лацкан пиджака. Теньм перехватил их взгляды и положил сцепленные в замок руки на стол, нахмурился начальственно и строго.

В кабинет с низким поклоном шагнул адъютант.

— Досточтимый, — растерянно посмотрел он на патронатора, — там адвокат…

— Какой ещё адвокат? — холодно вопросил Клемент. — Опальнику адвокат не положен.

— Это юридический не положен, — насмешливо ответил из-за двери молодой мужской голос. — А гражданский, проще говоря — любительский, допустим для всех. Пятнадцатая статья «Уложения о ссыльных и поселенцах Гирреанской пустоши».

Самозваный адвокат оттолкнул адъютанта и вошёл в кабинет.

Мальчишка. Ему же лет восемнадцать, самое большее — двадцать. Какой, к чёрту, из него адвокат, пусть даже и любительский? В руке у пацана свёрнутый в трубочку лист бумаги казённого вида — один-единственный.

— Приветствую, судари, — вежливо наклонил голову юнец. — Я поселенец Авдей Северцев, приписной номер 644-878-447, гражданский защитник интересов диирна Бартоломео Джолли.

От невероятной наглости плебея у Клемента перехватило дыхание — он и помыслить не мог, чтобы к патронатору кто-то мог войти без дозволения и чельного поклона. Тем более если в его кабинете находится посланец самого государя.

— Авдей, — умоляюще прошептал Джолли, — уходи. Ведь это (чельный поклон в сторону Клемента) предвозвестник.

Императорского порученца гирреанец разглядывал с весёлым любопытством — в точности как редкостного зверя в зоопарке.

— Тем лучше, — сказал Северцев, завершив осмотр. — Дело решится сразу и без проволочек.

Гирреанец скользнул взглядом по комнате и, не обнаружив стульев для посетителей, сел на пол рядом с Джолли, но не на пятки, как обязан был простолюдин в присутствии высших, а по-степняцки, свернув ноги калачиком. Клемент глазам не верил — пустячным жестом ничтожный поселенец уравнял себя с императорским посланцем и, как следствие, поставил выше патронатора.

А патронатор молчал, одёрнуть наглого плебея, указать ему истинное место даже и не попытался. Больше того, и взглядом, и жестом умолял предвозвестника продолжить разговор с поселенцем на его условиях.

— Авдей, — повторил Джолли, — именем матери твоей заклинаю — уходи.

— Я не призрак, чтобы меня заклинать, — фыркнул Северцев.

Клемент смотрел на него всё с большей растерянностью. Таких людей просто не могло существовать. Сколько теньм себя помнил, ещё никогда и ни у кого не видел такого вольного разворота плеч и настолько уверенно прямой спины. До абсолюта свободными были каждое движение и взгляд Северцева.

К тому же красив гирреанец оказался невероятно. Даже по меркам Алмазного Города такая красота была небывалой. А простые джинсы и лёгкая летняя водолазка подчёркивают её самым выгодным образом.

Высокий рост сочетается с безупречным сложением атлета античной Ойкумены. Тёмно-русые вьющиеся волосы обрамляют канонично правильное лицо, на губах цвета сладкой малины танцует улыбка. Чистая и бархатисто-гладкая кожа с ровным золотистым загаром так и манит прикоснуться, погладить. И глаза — огромные, сумеречные, уютные. А ресницы такие густые и длинные, что в глазах не отражается свет, и оттого их глубина кажется бесконечной, её озаряет лишь собственное мягкое сияние, ясный огонь души. Узкие гибкие кисти совершеннейшей формы, пальцы аристократично длинные и тонкие, но в то же время — крепкие и сильные как у мастерового. В полузабытые ныне времена Белосветного ордена так рисовали ангелов на церковных фресках — пленительно прекрасных и недоступных в своём небесном совершенстве. Но даже они были тусклым и слабым подобием живой красоты гирреанца.

— Итак, — сказало совершенство, — приступим. — Голос у него оказался под стать внешности: лёгкий, звенящий и светлый как плеск чистой горной реки. — Желаете ли вы, досточтимый диирн Бартоломео Джолли, покинуть пустошь и вернуться ко двору?

— Приказы государя не обсуждаются, Северцев, — сказал патронатор.

— Даже если вступают в прямое противоречие с им же самим утверждёнными законами? — с лёгкой насмешливостью поинтересовался гирреанец.

— Объяснитесь, — попросил патронатор. «Именно попросил, а не приказал», — отметил теньм.

— Сначала мой доверитель должен ответить, желает ли он покинуть пустошь.

— Нет, — едва слышно ответил Джолли. — Мой дом здесь.

— В таком случае, высокочтимый предвозвестник и многочтимый патронатор, я заявляю, что вчера утром, незадолго до того, как за досточтимым Джолли явился жандармский наряд, диирн Бартоломео принял таниарство.