Энтони Варенберг - Закат Аргоса

…Отъехав, в сопровождении своего эскорта, на пару десятков лиг от Мессантии, Конан велел всем остановиться и о чем-то недолго, по резко говорил с Паллантидом. Наконец, тот неуверенно кивнул в некоторой растерянности от услышанного и приказал всем без исключения гвардейцам следовать за собой в сторону Аквилонии, в то время как два человека развернули лошадей и отправились назад.

Нетрудно догадаться, что этими двумя были сам властитель Аквилонии и его верная кхитаянка.

Спустя еще несколько часов они явились к ожидавшей этого визита Хромой Ив.

— Примешь гостей, женщина? — с порога спросил Конан.

— А куда от тебя денешься, — проворчала та. — Входи, только не ори так — я не глухая, слава богам. И эту, «дочку» свою приволок, ну ты смотри, тебе что, скучно без компании? Прежде и со мной неплохо было, а теперь-то, верно, думаешь — что толку от старой карги?

— Язык у тебя, Ив, настоящее помело, — заметил киммериец, — видно, только и молчишь, когда спишь.

— Я у себя дома, что хочу, то и говорю. Надо бы твою подружку с моим племянником познакомить, вот он болтать не мастер, все больше молчком.

— Еще бы: ты ж никому и слова вставить не дашь, — усмехнулся киммериец. — Только ты мне ничего не говорила про племянника, я думал, ты одна живешь.

— Так ты не спрашивал, — парировала Ив. — К тому же он тебе не помешает, живет и ладно, помешает мне, если что. Его сейчас и дома нет, сам понимаешь дело молодое. Может, еще упрекнешь, зачем я тебя про собачку не предупредила? Вот у меня сторож, — она указала на Шенара.

Их манера общаться друг с другом потрясала Лю Шен — на ее памяти, так дерзко с Конаном никто не смел разговаривать, а Хромая Ив не выражала и намека на почтительное отношение к королю Аквилонии, словно они до сих пор оставались на равных!

Впрочем, судя по всему, Ив титулов вообще не признавала. Но кхитаянку взволновало другое — упоминание женщины о некоем племяннике. Она боялась подумать о том, кем он может оказаться…

Робкая надежда и отчаянный страх боролись в душе ее, заставляя сжиматься сердце, до тех пор, пока дверь не открылась и все чувства Лю Шен не сменились мгновенным разочарованием. Ибо если она ожидала увидеть лэрда Ринальда, то этим надеждам сбыться было не суждено, по крайней мере, не на сей раз. Человек, переступивший порог, не имел к тому никакого отношения.

— Камиль! — обрадовалась его появлению Ив. — Где же ты пропадал, я уж беспокоиться начала.

Он в ответ промычал нечто невразумительное, явно смущенный и встревоженный присутствием чужих, незнакомых людей и порываясь немедленно удалиться, но Ив ловко поймала его за рукав, удерживая на месте.

— Он так-то ничего, — пояснила она для Конана и девушки, — только с детства на голову слабоват, бывает, совсем дурной делается, но если его не пугать, не кричать на него, так и ладно. Тоже, вот, наследство мне от покойной двоюродной сестрицы досталось, да куда деваться. Эх, Камиль, ты бы хоть помылся для приличия, смотреть тошно. Впрочем, что с ним говорить, он воды боится, ну что ты скажешь!

Конан глянул на родственника Ив с нескрываемым омерзением, а Лю Шен испытала к несчастному идиоту глубокую жалость. Тот, в свою очередь, бросил на Ив довольно злой взгляд.

— Ну, еще чего, — заворчала та, — ты волком не смотри, соображай, кто тебя кормит, хотя бы, а то без меня давно бы где-нибудь ноги протянул. Жрет как прорва, да не в коня корм, — пожаловалась она. — Иди уж к себе, не мозоль глаза добрым людям.

— Не обижай его, — вырвалось у Лю Шен. — Он же не виноват, что…

— Тоже мне, заступница выискалась, — отмахнулась Ив, — ишь ты, «не обижай»! Он дурак-то дурак, а сильный, как боров, его кто обидит, три

дня не проживет. И еще, — она понизила голос, проводив глазами прошедшего в другую часть дома Камиля, — ты, красавица, поосторожнее с ним, близко не подходи, он до баб падкий, страх прямо, я вот только и слежу, как бы беды не вышло.

— Ох и сильна ты, подруга, голову морочить, — непонятно по какому поводу заметил Конан. — Но я не за тем вернулся в Мессантию, чтобы слушать твои байки. Ладно, пойду пройдусь.

— Подожди, — захлопотала Ив, — я вам сначала поесть соображу, ты-то ладно, а на девочку смотреть больно — кожа да кости, ну какой мужик в здравом уме позарится на такого цыпленка?

— Да вот хоть твой племянник — немедленно ответил Конан. — Ему, кажется, все равно, как она выглядит. Успокойся, я скоро вернусь.

…Всякому терпению есть предел, кипя от ярости, думал Ринальд. Конечно, он прекрасно относился к Ив и не сомневался в том, что она желает ему добра, но последние «шуточки» этой старой насмешницы совершенно вывели его из себя.

Будь что будет, он, аквилонский лэрд из древнего, достойнейшего рода, не намерен более выносить такие издевательства над собой и сохранять ненавистное унизительное обличье. Да еще перед кем?! Любимой женщиной и своим господином! Лю Шен, впрочем, тоже хороша, ничего не скажешь. Идиоту посочувствовать — пожалуйста, а с нормальным человеком — холоднее кезанкийского льда!

Он даже на какое-то время забыл о разговоре с Рэймом, обо всем, что собирался поведать Ив. Сбросив с себя все, кроме набедренной повязки, Ринальд принялся избавляться от мерзкого облика, смывая с лица и рук въевшуюся во все поря краску, изготовленную с примесью толченой коры какого-то растения, придававшей коже тот самый неестественно-желтоватый оттенок.

В полутемную дощатую пристройку, где он расположился, свет проникал только через щели в стенах и наполовину раскрытую дверь… но и этот свет неожиданно почти исчез, когда в проеме двери выросла внушительная фигура киммерийца.

— А Ив еще наговаривает на тебя, будто ты воды боишься, — сказал Конан. — Врет, значит, как всегда…

Ринальд выпрямился и немедленно обернулся на его голос. Конан стоял против света, и лэрд не мог определить выражения его лица.

— Не помню случая, когда бы я дважды приносил извинения одному и тому же человеку, — продолжал король, — но я вынужден это сделать за Паллантида. Он поторопился с твоим арестом. Хочу, чтобы ты знал — мне известно, что ты не собирался причинить мне никакого вреда, Ринальд.

— У меня по-прежнему нет никаких доказательств, — произнес лэрд.

— Они есть у меня, — заявил Конан, — больше, чем достаточно. Но первое и главное из них — ты сам. Тебе свойственно безрассудство, но никак не подлость, уж это я успел понять.

Он шагнул к лэрду и сжал руками его обнаженные плечи.

— Подними голову, рыцарь. По-моему ты кому угодно можешь смело смотреть в глаза.

У Ринальда и не было никаких оснований для страха перед своим королем. А если он в эту минуту не поднимал глаз, то совсем по другой причине — чтобы Конан не заметил предательских слез, выступивших на них.