Энтони Варенберг - Закат Аргоса

— А тебе этого хочется? — серьезно спросила Лю Шен. — Ты… можешь простить мне что я заподозрила тебя в измене королю?

— Во всяком случае, я стараюсь отпустить тебе этот грех, — улыбнулся Ринальд, теряя голову от ее близости.

Лю Шен с бесконечной нежностью вглядывалась в любимое лицо и сама обняла Ринальда, прижав его голову к своей груди, но в этот момент возвратился Конан, тут же вполне оценив сцену, представшую его глазам.

— Извините, если помешал, — произнес киммериец, — но мне надо сказать этому сердцееду пару слов один на один.

Лю Шен заставила себя оторваться от Ринальда и покорно вышла.

— Не морочь голову девчонке, — проворчал Конан. — Она заслуживает лучшего, чем объедков с барского стола.

— Не понимаю, что ты имеешь в виду, — искренне удивился Ринальд.

— Лю Шен — особенная девушка, — продолжал киммериец, — и я не хочу и не позволю, чтобы кто-то недостойно с ней обращался. А ты сам давеча требовал в награду вовсе не ее, у тебя на уме другая женщина, эта твоя Дэйна, а Лю Шен — так только, время провести. Я сам мужчина, все понимаю и в мыслях не держу тебя осуждать, но…

— Господин, — возразил Ринальд, — но мне лично Дэйна не нужна ни живая, ни мертвая. Да, было время, когда для меня на ней свет клином сошелся, однако теперь я бы и смотреть в ее сторону не пожелал. Если я просил препоручить мне ее судьбу, то лишь потому, что ненавижу отнимать чью-то жизнь! А бесчестно обойтись с Лю Шен я не способен. Ради всего святого, да я готов хоть нынче жениться на ней, только она сама не согласится. Закон ее страны запрещает женщине вступать в брак дважды, и для кхитайцев подобные установления священны и незыблемы.

— Ну, этой-то беде можно помочь, — заметил киммериец в ответ, — Лю Шен подданная не Кхитая, а Аквилонии. Ничего! Если ты не кривишь душой, дальше вы с ней как-нибудь сами разберетесь. Но только после того, как уничтожите проклятый цветок — ты еще не забыл о нем? Некогда я был лучшим вором Шадизара, да и мотом мне частенько доводилось проникать туда, где меня вовсе не ждали. Дворец охраняется довольно скверно, мы вполне справимся с тем, чтобы оказаться внутри. Ты идти сможешь?

Или для тебя любая лужа помоев — непреодолимая преграда?

— Не любая, а только такая, в которой плавают рыбьи головы, — усмехнулся Ринальд. — Конечно, смогу. Но разве ты тоже намерен отправиться с нами?

— Еще бы нет, конечно, намерен.

— Но я бы и один справился.

Киммериец посмотрел на пего с изрядной долей сомнения. Да, лэрд Ринальд участвовал во множестве битв и сражений, он был отважным и решительным человеком, способным, не дрогнув, смотреть в лицо опасности и смерти — но в открытом бою. А опыт действий в совсем иных обстоятельствах, когда требовалось незамеченным добраться до цели, у Ринальда отсутствовал напрочь. И, пожалуй, он выбрал не самое удачное время для того, чтобы начать практиковаться в такого рода делах, о чем Конан ему тут же и сообщил, не стараясь особо подбирать выражения.

— Ты же попадешься, приятель, — вздохнул он. — Лазутчик из тебя никакой. Вся надежда на Лю Шен, — причем, Конан вовсе не имел намерения сознательно оскорбить этими словами Ринальда, но лэрд, естественно, почувствовал себя уязвленным.

— Посмотрим, что ты скажешь, господин, когда я сделаю все, как надо, — сказал он, подняв на киммерийца полные обиды глаза.

— Я уверен, что ты будешь очень стараться, — заверил его Конан. — Но нет ничего унизительного в том, если кто-то в битве прикрывает спину, верно? Я не пойлу в саму оранжерею, однако во дворец — непременно. В одиночку действовать более рискованно, а нам просто нельзя проиграть. Не в этот раз, Ринальд.

Конечно, бьющийся в предсмертной агонии Эвер никому уже не мог поведать о том, что накануне свой роковой встречи с Конаном и Ринальдом Дэйну не видел. Отправившись, в очередной раз, к Треворусу, домой она так и не возвратилась, впрочем, Эвер ожидал чего-то подобного и только вздохнул с облегчением, получив некоторую передышку: ибо незадолго до этого Дэйна сделалась совершенно невыносимой, злой, как тысяча фурий сразу, и выражала свои чувства обычным в таких случаях способом, взявшись крушить фарфор и швырять стулья об стены. Такие приступы буйства случались у нее в последнее время все чаще, сменяясь затем чернейшей меланхолией.

Эвер с тревогой ждал ее возвращения, пока не понял, что ночь она, скорее всего, проведет во дворце. До сих пор се визиты не бывали столь длительными. Он подумал, что, наверное, Дэйна добилась своего и затащила неприступного Треворуса в постель.

Если так, и дело у них сладилось, она должна успокоиться и более хладнокровно совершать оставшиеся до главной цели шаги.

Но Эвер жестоко ошибался. Дэйна, действительно, провела ночь во дворце, вот только отнюдь не в объятиях своего без пяти минут супруга.

Она отчетливо запомнила два момента: как столкнулась в оранжерее с проклятой кхитаянкой — затем короткая схватка между ними — и полная темнота; следующим же непосредственно за этим событием было ужасное «пробуждение», когда Дэйна так и не поняла, где находится, а главное, почему.

Помещение было похоже не то на склеп, не то на подземелье, судя по серым каменным стенам, холоду, кромешной темноте, настолько густой, что в первый момент Дэйна с ужасом предположила, будто лишилась зрения, и столь же гнетущей полной тишине. Пошевелившись, она обнаружила, что не связана и не получила никаких увечий.

Но что это за место и кто принес ее сюда? Треворус, взбесившийся из-за поврежденной Эулиары? Или, того хуже, люди киммерийца, которому узкоглазая, узнавшая Дэйну, выдала ее? Оба варианта были достаточно мрачными, и ничего иного Дэйне в голову не приходило. Как бы не вышло так, что ее ожидает лишь один исход — смерть, причем ей очень повезет, если таковая будет быстрой.

Самым отвратительным здесь был не холод, не тьма и не мучительная неопределенность, а невыносимый смрад, наполняющий тесное помещение, тошнотворный запах разложения. Дэйна боялась сделать лишнее движение, чтобы не натолкнуться на то, что было его источником, а это нечто, без сомнения, лежало где-то совсем рядом, стоит только протянуть руку. И оно было всяко крупнее сдохшей крысы. Кому-то пришла в голову веселенькая мысль оставить еще живую женщину наедине с трупом, испытывая ее волю и рассудок, откровенно намекая на то, что очень скоро она сама разделит участь своего ужасного соседа.

Обхватив себя руками и пытаясь дышать ртом, Дэйна подумала, надолго ли хватит ей выдержки, и как скоро она из человека начнет превращаться в обезумевшую, рыдающую и орущую тварь, более не способную удерживать в узде накатывающее на нее ледяные волны запредельного страха и отчаяния.