Павел Виноградов - Хозяин Древа сего

Собственное оружие снесло ей полчерепа, из раны забили бодрые струйки крови, тело рухнуло мешком. Варнава не хотел этого, однако не удивился — Продленного убить очень трудно, но возможно. Особенно, в местах, вроде этого, где магическое напряжение почти равно нулю. В Ветвях Смерти.

Но печаль от убийства — первого за долгое-долгое время — смутила его дух. Словно сияющую луну закрыла жирная черная туча. Пейзаж вокруг утратил волшебство, вновь стал тоскливо-опасным. Впрочем, противники уже валялись вокруг в разных позах, кто-то пытался ползти, кто-то стонал. Парень с цепью — вся его грудь была в крови — стоял над телом девушки на четвереньках и скорбно смотрел на нее. Между тем с трупом творилось странное: он весь шевелился, будто под кожей быстро перемещались массы мышей. Кроме того, стремительно уменьшался. Череп с ужасной раной вытягивался, руки и ноги распрямлялись под странным углом, утончались, на конце их показались когти. Исчезала одежда, и одновременно труп обрастал шерстью, короткой белой шерстью, заляпанной алыми пятнами. Наконец уши непомерно увеличились, отвисли, тоже покрылись шерстью, на сей раз рыжей. Вместо девушки на песке в луже крови лежала крупная собака с вываленным из пасти ярким языком. Ее оскаленная морда странным образом все еще хранила злорадное выражение. Стоявший над ней поднял голову и взвыл в небеса.

— Дый, убей его! — пронесся над полем боя тоскливый вопль.

Как будто был подан сигнал — случилось сразу много.

— Он мне нужен, Кусари! — взревел до того спокойно стоявший Странник.

Казалось, это окончательно обессилило раненого — он осел и грузно опустился на остывающее тело большого пса. В тот же момент невидимый барьер вокруг сквера исчез, со всех сторон через ограду полезли черные воины, на ходу бросая бомбы, которые взрывались с негромкими хлопками, распространяя удушливые облака. Посетители тоже ожили, разразившись нестройными воплями, которые сразу перешли в надрывный кашель и чихание. Странник с силой взмахнул копьем, с кончика острия в Варнаву ударила зеленоватая молния. Тот, впрочем, был уже готов. Последние секунды лихорадочно размышлял над гадким положением, в которое так смачно влип по собственной глупости. Дый — это серьезно, всю Шамбалу ему не одолеть. Во всяком случае, в этой Ветви Дый имеет подавляющее преимущество. Значит, надо отступить. А бежать некуда — его Ветвь, самое надежное для него убежище во всем Древе, разрушена… Шамбала видит все Ветви, рано или поздно его найдут. И то, что его, похоже, хотели взять живым, Варнаву не ободряло: быть полезен существам, в человеческой природе которых у него были сильные сомнения, не мог.

Его реакция опередила оружие противника, разряд ударил в песок, на котором осталась изогнутая сопля горячего стекла. Вспышка и прибывающие клубы слезоточивого газа так ослепили присутствующих, что гигантский прыжок Варнавы, закончившийся на карнизе китайского павильона, был замечен только Дыем, который послал ему вслед еще одну огненную стрелу. Она ударила в карниз, но лишь подожгла его, а Варнава после еще одного мощного прыжка оказался на крыше полицейского фургона, не стал там задерживаться, бросился прямо в хаос застрявших на проезжей части машин и быстро исчез в ближайшей улице.

Не обращая внимания на снующих и мешающих друг другу полицейских, которые пытались, но, по загадочным причинам, не могли схватить ни его, ни прочих бойцов, Дый подошел к двум неподвижно лежащим телам. Он не смотрел на дохлую собаку. Склонившись над лежащим поперек ее трупа юношей, закрыл глаза, провел рукой по его спине, подумал, и, сам себе утвердительно кивнув, взмахом руки дематериализовал оба тела. Потом повернулся и рявкнул своей разбросанной команде:

— А ну-ка быстро за ним, засранцы! Взять!

Призыв поимел бодрящее действие, трое стенающих инвалидов поднялись, подтянулись и, нервно поскуливая, резво пустились в погоню. Дый неторопливо подошел к скамейке, снял со спинки и накинул широкий синий плащ, глубоко надвинул шляпу и, помахивая тростью, в которую вновь превратилось копье, пошел к выходу, ловко лавируя между обезумевшими людьми. За его спиной веселым пламенем занимался павильон купца Пайкина.

Варнава стрелой мчался по улице, на ходу достраивая диспозицию. Его обезьянья подготовка, включающая мощные прыжки, пока спасала. Большего он сделать не мог — левитация и телепортация при столь слабеньком магическом поле исключались. Дый знал, куда его заманить. На его собственные способности это влияло меньше: он ведь див, из Изначальных, на них законы Древа действуют по-иному.

В душе монаха расползалась горечь осознания своего падения. Он вновь вынужден был применять силу, которая, по учению Церкви, исходила из темной области мироздания. Но другого выхода не оставалось — альтернативой была смерть или пленение существами, противостоящими всему тому, чем он жил после своего обращения. Так что, похоже, он спасал не только собственную жизнь, но и душу.

Он знал Дыя, и ему было совершенно ясно, что тот задумал какую-то невероятную гадость. Старый идол обладал сумасшедшей силой и был способен на все. Но Варнава тоже обладал силой. И тоже был способен на многое. Значит, у него не было другого выхода, кроме попытки противостоять планам Хозяина Шамбалы.

Впрочем, времени на муки совести и попытки самооправдания не было ни грана. Ему необходимо было как можно скорее попасть в определенное место — такое, где сохранилась обстановка его погибшей Ветви. Это гарантировало мгновенное перемещение в Ветвь, в которую давным-давно удалился старый его учитель. Там его могут спрятать и защитить. Возможно…

Самым лучшим выходом, конечно, был его собственный храм. Он был освящен в свое время великим праведником, а деяния, которые творятся Совершенными в одной Ветви, прочны и в прочих. Там, где Совершенные эти вообще присутствуют. Так что история здания не должна была кардинально измениться и в этом варианте мира. Речь, разумеется, не о первом этаже, где шли службы — там оккультные действия немыслимы и невозможны, а о втором, до сих пор не сподобившемся, по причине нехватки средств, быть восстановленным. Но до храма он добежать просто не успевал — за спиной слышались вопли, стрельба, и он уже чувствовал упрямую волю Продленных, пустившихся за ним в погоню.

Ему надо было пробежать по улице несколько десятков метров. Уповал, что редакция все еще на месте, и не очень изменилась. Знал по опыту — журналисты во всех Ветвях верны традициям своей легкомысленной профессии, и редакции всех газет на одно лицо.

Над головой свистнула пуля — очнулась полиция. Здесь такие игрушки могли причинить ему значительный урон, и Варнава прибавил ходу. Вот она! «Редакция Его Императорского Величества газеты «Градъ Петропавловский», — гласила мраморная доска с золочеными буквами. «Градъ Петропавловский», — вторила неоновая вывеска на крыше. В варнавиной Ветви газета была частной, носила другое название, и соседствовала с музеем одного известного писателя, некогда жившего в этом доме. Варнаве было недосуг допытываться, куда девался музей, да и сам писатель, он сорвал тяжелую дверь с накинутой изнутри цепочки и ввалился внутрь. Навстречу ему вскочил крупный усатый мужчина в красной фуражке — по всей видимости, такова здесь была униформа секьюрити — замахиваясь устрашающего вида дубинкой. Варнава не останавливаясь, блокировал удар и мягко отбросил стража в сторонку. Быстро поднимаясь по красной ковровой дорожке, натянутой на ступени лестницы, утопавшей в спокойном свете шарообразных матовых светильников на бронзовых основаниях, Варнава с беспокойством думал, что теперь обстановка совсем другая. Когда он посещал это место в связи с материалом о своем храме, который опубликовала газета, убранство было куда как беднее.