Анатолий Гончар - Судьба. На острие меча

Так и случилось.

Двумя днями спустя, когда я ещё только входила в несуетную жизнь Вышегорска, герольд на белом коне, проскакав по улицам города, протрубил:

— Слушайте, люди! Наш великий и славный король Илактрион Первый хочет явить милость своему народу! Слушайте и внемлите. В полдень он проедет по улицам города, чтобы одарить и выслушать! Радуйтесь, горожане и гости, веселитесь, ваш король будет говорить с вами!

И народ поспешил радоваться и веселиться, а уж как ликовала я можно только представить. Зверь сам спешил в смертельные объятья охотника. К сожалению смертельные для нас обоих…

А на утро под дверью своей комнаты я обнаружила короткую записку. Всего одно слово — «уезжай». А в дополнение — остатки до боли знакомой ауры… Руки дрогнули, но повиновались, и мелкие кусочки бумаги снежинками полетели вниз.

"Дела нужно доводить до конца, а не убегать, когда запахло жареным".

Короткий узкий клинок идеально подходил для того, чтобы спрятать его под рукавом простого, неброского платья. Я специально подобрала наиболее популярные в столице и её окрестностях фасон и расцветку. Так будет легче затеряться в окружающей толпе. Время тянулось как канат бесконечности наверчиваемый на вертел, страх ожидания, захлестнувший мою душу, торопил его течение и тем самым ещё более замедлял. "Скорее бы это случилось", — не в силах выдерживать тяжесть неизвестности, молил и кричал мой разум. Но время не спешило потворствовать моим желаниям, но и оно когда-нибудь истекает…

В самый первый ряд я не полезла — ни к чему чтобы охрана заметила движение моей руки — а пристроилась за спиной тощего, унылого коротышки, всё время лузгавшего семечки и что-то приглушенно бормотавшего. Похоже, мужик был слегка не в себе. Справа от меня стоял высокий, но хилый субъект неопределенного возраста, по виду типичный крестьянин, слева — его жена или даже скорее соседка, толстая рябая крестьянка, с которой он нет-нет да переглядывался многозначительными и весьма красноречивыми взглядами. Они определённо должны были стоять рядом, но я не собиралась уступать им мою с таким трудом завоёванную позицию. Соседи не настаивали, и потому мы пребывали в мире и добром согласии.

Время близилось к полудню. Столь «интересное» занятие, как стояние на одном месте, уже весьма поднадоело, но выбирать не приходилось.

Наконец, площадь взревела стотысячным приветствием. Орали все: и мужчины, и женщины, и старики, и старухи, и дети. Уши закладывало от их криков, и было не понять, то ли люди так чрезвычайно любили своего короля, то ли точно так же сильно боялись и ненавидели.

Время испытания приближалось.

Теперь предстояло свершить самое великое деяние из всех, что было мне дано.

Венец и конец жизни.

Сердце бешено колотилось, руки тихонько подрагивали. Следовало успокоиться, причём немедленно. Я опустила взгляд и сосредоточилась…

Худая девочка-подросток вбежала в комнату и бросилась на кровать. От рыданий ее трясло.

— Милая, что случилось? — мать ласково погладила по головке свою единственную дочь.

Та села и, глотая текущие по лицу злые слезы, ответила:

— Она сказала, что из меня никогда не выйдет воительницы! — выкрикнула девочка и снова принялась рыдать.

Лицо матери помрачнело, но уже через мгновение приняло слегка озабоченное, но спокойное выражение.

— Кто «она»?

— Адамита. — девочка стукнула кулаком по влажной от слез подушке, и, казалось, слезы в её глазах высохли. — Она сказала Мааре, что я не достойна учиться в Академии, и что ее здесь держат лишь из жалости. Я стала спорить с ней, тогда она предложила разрешить разногласие в бою на деревянных мечах. Я согласилась… и… Она… Она просто меня разозлила, наговорила кучу гадостей, а я… я слишком опрометчиво кинулась в атаку и пропустила удар! — на подушке снова появилась вмятина от опустившегося на неё кулака, — после этого Адамита сказала, что хорошая воительница всегда должна держать себя в руках, и что меня не возьмут не то, что на королевскую службу, но и даже охранять харчевню! — она снова закрыла лицо ладонями, — Я должна уйти из Академии…

— Почему?

— Она права, мама, я никогда не смогу держать себя так, как подобает достойной воительнице, никогда не смогу стать той, кем хочу…

— Ты всю жизнь мечтаешь стать воительницей, и вот теперь, когда твои грёзы начинают сбываться, из-за слов какой-то вздорной девчонки ты хочешь расстаться со своей мечтой? — сведя брови, медленно проговорила мать.

Дочь не ответила, а лишь сглотнула вновь набежавшие слезы.

Женщина вздохнула.

— Девочка моя, жизнь наша похожа на розу. Да-да, именно на свежую и благоухающую розу. А розы без шипов не бывает. Представь себе, что путь к цели идет от корня к цветку, корень — это то, с чего мы начинаем, а цветок — о чем мы смеем грезить. По-твоему получается так, что поранившись однажды, мы должны отказаться от своей мечты ради того, чтобы навек остаться жить среди шипов?

— Но, мама, я… — по щекам вновь заструились слезы.

— Да, путь к цели труден, но цветок стоит того, чтобы уколоть пальцы.

Мать поцеловала плачущую девочку в лоб и вышла.

А несколько лет спустя ее дочь была назначена на место ушедшей в отставку главной воительницы Ее Величества…

Приблизившиеся крики вывели меня из состояния задумчивости. Королевская карета была совсем рядом. Я невольно высунулась из-за спины стоявшего впереди мужичонки, с наивностью ребенка высматривая королевскую особу. Ах, ты, лесная барабашка — и что же мне так не везёт-то сегодня? Его величество укрывала прозрачная, но тем не менее непреодолимая для метательного ножа сетка. Я уже подумывала над тем, чтобы отшвырнуть в сторону загораживающего мне дорогу мужичонку и отчаянным рывком попытаться добраться до короля, когда вожжи повозки натянулись, и она медленно остановилась. Мешающая сетка откинулась в сторону, и на меня уставилась улыбающаяся рожа Илактриона.

— О, храбрая девушка из славного Мирска, — громко сказал король и, поднявшись во весь рост, шагнул навстречу своей смерти.

— Цветок стоит того, чтобы уколоть пальцы… — тихо произнесла я, и взмахнула кистью.

Тяжелый, но тонкий нож взвился в воздух.

У узурпатора не было ни малейшего шанса. Он не успел даже испугаться, а лишь в удивлении раскрыл рот.

На мгновение передо мной мелькнула его аура — не чёрно-багровая, какая должна быть у законченного злодея, — а серая, испуганно-растерянная. Но и она предстала моему взору лишь на долю секунды, пока нож преодолевал последнюю четверть разделяющего нас расстояния. Затем ауру захлестнуло ало-красной полосой боли, и серые всполохи, окружающие государя, быстро затухая, померкли. Многотысячный вопль пронесся над площадью. Я подалась назад, но меня тут же схватили под локти стоявшие по бокам люди. Я попыталась освободиться, но, почувствовав, как профессионально они выворачивают руки, поняла: мужик и его баба такие же крестьяне, как и я. Точечный удар по печени, и мои возможности к сопротивлению оказались моментально сломлены. Маячивший передо мной все это время мужичок привычным, отточенным движением вбил в рот кляп. Всё было кончено. Теперь я не могла себя даже убить. От собственного бессилия хотелось выть и стонать, но я, сцепив зубы, заставила себя не впадать в панику, а задуматься над тем, что я ещё жива, а, значит, ещё не всё потеряно.