Янина Жураковская - Хранители времени

— Но здесь только две кровати, — сообщил брат, обладавший настоящим талантом изрекать очевидные факты с умным видом. — Будем спать по очереди?

— Зачем? — Идио опустил голову, глубоко вздохнул — и на его месте возник некрупный взъерошенный волк. Он встряхнулся, неловко переступил с ноги на ногу и залез под мою кровать. Я скинула куртку и блаженно вытянулась поверх одеяла.

— Идио, будь другом, разбуди на закате.

— Доброго сна, Яна, — послышалось с соседней кровати.

— Заткнись!

~ ~ ~

Мать затеяла пирожки. В избе сладко пахло яблоками и тестом, печь дышала жаром, раскрасневшаяся Канира то подгребала углей с одной стороны, то убавляла с другой и пирожки выходили на загляденье — круглобокие, румяные, с поджаристой корочкой. Вихря крутился рядом с печкой, как кот у кринки со сметаной.

— А ну брысь, негодник! — мама отворила заслонку и вытащила противень с готовыми пирожками.

— Ма-ам, ну дай… — жалобно протянул Вихря. Какая радость ждать ужина, а потом есть остывшие пирожки за столом? С пылу с жару, тайком схваченный он вдвое вкусней!

— Нет! — сурово отрезала Канира, выкладывая печево на деревянное блюдо.

— Ну ма-ам…

— Нэ мамкай! — мать сильно шлепнула его по руке, норовившей ухватить пирожок.

— Тетя Каня, здравы будьте! — в дверь просунулась взлохмаченная белобрысая голова Динки, Вихриной подружки. Канира обернулась к ней, и мальчишка шустро цапнул с блюда два ("Динке-то, небось тоже хочется", — он подул на обожженные пальцы) пирожка. — Вихорь, ты где шатаисся? Ведьмарка-то опять бродить пошла! Сёдни бесей гонять будет!

— Бегу, Динк, бегу! — Вихря сорвался с места, но на полпути к двери был остановлен грозным материнским голосом:

— Куды, паршивец?! Вернись.

Вихря сделал вид, что не расслышал, но мать в два шага нагнала его и схватила за ухо. Динкина голова с пугливо округлившимися глазами мигом исчезла.

— О-о-ой! — заверещал мальчишка больше для вида, чем от боли.

— А ну цыть у мене! — грозно прикрикнула мать, волоча его за собой к сундуку. Одной рукой продолжая удерживать сына за ухо, другой она рывком подняла окованную железом крышку и достала откуда-то с самого дна перекрученную светлую цепочку. — Как ведьмарку сыщешь, ей отдай. Нам диковина сия без надобности, а ей могёт што сгодицца. Токмо ей в руки дашь, а боле никому! Понял ли?

— По-онял… — Вихря зажал цепочку в кулаке, радуясь, что легко отделался.

— Тады што стоишь? — Канира разжала пальцы и подтолкнула его в спину. — Ступай!

Потирая кулаком красное, вспухшее ухо, которая мать в сердцах только что не сплющила и прижимая к груди трофейные пирожки, Вихря юркнул в дверь.

— И токмо вымажись, ужо тебя! — в спину ему пригрозила Канира и тяжело, словно все силы вдруг оставили её, опустилась на лавку. Руки женщины дрожали.

~ ~ ~

— Я, кажется, плохо расслышал, серой уши забило, — медленно проговорил Саша. Его щеки покраснели. Как глаза у быка. — Я никуда не иду?

Идио осторожно отступил в коридор.

— Ты все верно расслышал, — кивнула я. — Посидишь тут, пока мы там, под ногами путаться не бу… Пока, братик!

Я чмокнула его в щёку и выскочила за оборотнем.

— Куда??!! — раздался жуткий рёв (я и не подозревала, что человеческое горло способно издавать такие звуки) и в дверном проёме возник ангел возмездия.

Он был страшен — волосы стоят дыбом, глаза пылают (никаких метафор) огнём, ладони окутаны белым сиянием, плащ развевается за спиной, как крылья архангела Тираэля. Идио бочком протиснулся к лестнице и понёсся вниз, прыгая по ступенькам как белка в Ботаническом саду. Я невольно подалась назад. "Это же Саня… наш Саня… добрый братик, хороший… — нервно хихикнул внутренний, — он не швырнёт пульсар в сестрёнку…"

— Ах ты… ах ты… etielva'na rim, совсем с ума спрыгнула?! — Саша клокотал как выкипающий чайник. — Драшт'ан зцверх31, эгоистичная, себялюбивая, невыносимая, полоумная… mearta!

— Ведьмачка! — оскорбленно подбавила децибел я. "Эгоистичная? Я?! Я же за тебя, болван, волнуюсь! А ты!.." — А ты Чародей! Посвященный! Тебе положено искать причины таких явлений как чары, магия с порчей, вот и ищи! Бороться с ними — моё дело! Ясно?

— Сапковского читать надо меньше!!! — рявкнул он, влетел (нет, не метафора) в комнату и хлопнул дверью так, что с потолка посыпалась известка, а косяк раскололся по всей длине. Саня ничего не делал наполовину.

"Это плохо кончится… очень плохо кончится…" — пробормотал внутренний голос.

~ ~ ~

— "Опять бродить пошла"! — сердито передразнил Вихря подружку. Динка обиженно шмыгнула носом. — И где ж лохматина энта обретается?

Уже почти стемнело, оба пирожка были съедены, но ребятишки всё ещё кружили по селу. Они неоднократно натыкались на пухленького кудрявого мальчишку, который пришел с ведьмаркой, раз увидали чародея, с обиженным видом прохаживавшегося у корчмы, но сама желтоглазая как в воду канула. Её видели то здесь, то там — у колодца, у кузницы, у дома дядьки Витаса, — всюду и нигде. Вихря даже рукава черной куртки не углядел.

— Вихорь, пойдём домоой! — в который раз заныла Динка. — Я устала, ножки болят! Ну её, образину кошкоглазую, пойдём!..

— Невежливо так о старших говорить, девочка, — укоризненно произнес незнакомый голос. Дети обернулись, и Динка, пискнув, как задавленная мышь, попыталась броситься наутёк, но Вихря крепко сжал её руку. Ведьмарка стояла совсем близко, без злости, спокойно, глядя на них, страшные жёлтые глаза слегка светились в сумерках. Из-под черной куртки виднелась железная рубаха, сплетенная из мелких колечек, какие дядька Мифрон делал для заезжих купцов — кольчуга. Меч на спине, зловещего вида топор на поясе, а в руке… "Да откуда кочерга! — одернул себя Вихря. — Како-нито оружье ведьмарье, токмо видом с кочергой схоже". — Что вы здесь делаете? Ступайте-ка домой, ваши родители, должно быть, уже с ума схо… — она запнулась, — волнуются.

— Мамка вам снести велела, — Вихря храбро сунул ведьмарке материнскую цепочку. Та удивленно взяла. — Сказала, что ей без надобности, а вам для чево-нить сгодится.

— Спасибо, — ведьмарка повертела цепочку в руках. — А теперь бегите. Темно уже.

Дважды повторять ей не пришлось. Не отпуская Динкиной ладошки, Вихря пошёл прочь, медленно, по-взрослому, и только свернув за угол, дал волю ногам.

~ ~ ~

Июльские, или знеевские, как здесь говорят, ночи и без того светлы, а с ведьмачьим зрением и полной луной, висящей в небе, видела я не хуже чем днем. Было тихо, как может быть тихо в деревне ночью: хор сверчков выводил замысловатую песнь, шелестели на ветру вишни и яблони, где-то неподалёку, взлаивая, жаловался на собачью жизнь "живой замок", из соседнего двора слышался приглушенный мявк дерущихся котов. В домах люди говорили и молчали, ссорились и мирились, ели и пили, дрались, орали пьяные песни, гоняли кошку за разбитый кувшин, а я кладбищенским призраком брела по пустынной улице, поглядывая на светящиеся окна и чувствуя себя так, словно проглотила что-то склизкое и извивающееся. Осьминога, например.