Янина Жураковская - Хранители времени

Возмущенный вопль "деда Мороза" заставил её пугливо втянуть голову в плечи. "Какого тхора я выворачивался добывая топор девятый и восьмой порядок на полуторку не наскребу может тебе ещё тот желтый шарик что висит над деревьями ты смерти моей хочешь смерти??!!!!" — хотел сказать я, но вместо этого впервые в жизни задумался, нужны ли вообще принципы, которые не позволяют бить женщин.

Оболваненные селяне грозно зашевелились — как танки в поле под Прохоровкой. И в тот же миг меня по лбу стукнул знакомый синий бутон, успевший порядком пожухнуть.

— Зелий не варим, салатов не режем, кушай, Саня, не подавись! — пожелала Яна и снова ухватила за руку плененного болотом вампира. — Давай, Идио! Ещё разок!

Я шустро сунул за щёку лучшее средство поднять настроение страдающему чародею и принялся жевать. Вкус у волшебной травки был лопух лопухом. Болваны ворочались, отвлекали. «Дрёму» я отверг сразу: добавочные вектора мне было не поднять, даже с лунь-травой, но "белый дурман"… Восьмёрку — солнышком, второй и третий под крест… четвертый вниз, спираль по внешнему кольцу…

— Я понял. Вы помешанные, — догадался вызволенный по пояс Зима. — Три безумца, для коих «благоразумие» — особо изощрённое ругательство… Полторы минуты!

— Мы их из грязи, а они — нас грязью, словно так и надо, — выцедил Идио, но руку Зимы не бросил.

— С тобой вообще всё ясно, — с нарочитой брезгливостью заметил вампир, — подвюга «станьгероем» у вас семейная…

— Хорошая попытка, — одобрила Яна, — а теперь — хватит! Саша, жуй. Идио, тяни-и-и!!

Я поспешно проглотил полупрожёванный цветочек, и внезапно почувствовал, как тонкие пальчики пробежались по моей руке, потыкали в бок и потянули… вниз?

Меня молча окружали местные ребятишки, а какой-то русоволосый мальчик уже вцепился в рукав и сильно тянул на себя. Дети двигались рывками, точно старые заводные куклы, их лица были кукольно неподвижны, а в затянутых белой плёнкой глазах не мелькало даже проблеска разума. Содрогнувшись, я отпрянул назад и накрыл детвору сонным заклинанием. Простеньким, но им хватило. Детишки консульсивно дернулись, со вздохом улеглись на землю и дружно засопели. Болванка быстро «вырубала» детей, но и перебить её было проще; со взрослыми бы такой фокус не прошел.

Бутон заёрзал в желудке, и я неожиданно для себя икнул. Изо рта вылетело синеватое облачко, я икнул снова, и в голове словно выстрелил фонтан шампанского. Сила рекой хлынула в меня, мурашки побежали по телу, кончики пальцев закололо мелкими иголочками, наэлектризованные волосы распушились как хвост кометы. Это было даже круче, чем Джомолунгма, и лучше, чем, перемочив врагов в бочках с рассолом, усесться на груду золота высотой в человеческий рост! Мне захотелось воздвигнуть дворец, сровнять с землей город и откусить голову летучей мыши.

— Быстрей, спалимся же! — заорал Зима. "Опять в голову лезет! Ну, погоди у меня, С-с-светоч!" — вскипел я и начал:

Спит убитая лисичка. Спит задушенная птичка.

Обезглавленный хомяк, посмотри-ка, как обмяк…

Болваны ворочались всё сильнее, раскачивались, таращили мутные глаза. Яна, всерьёз войдя в образ персонажа известной аграрной легенды, тянула Зиму из болота. Оборотень ворчал, упырь гнусно бранился. В ушах звенели колокольчики, Сила бушевала, заставляя сердце стучать втрое быстрее, мысли путались, и плести в таком состоянии чары — не "белый дурман", любые — было всё равно, что поджигать динамит.

Жить хотелось со страшной силой.

А стихи тем и хороши, что не надо ни привязок, ни жестов, ни расчёта векторов и прочей ерундени: прочитал и готово — аарт сам возьмёт с тебя, сколько и чего ему надо.

Может и до костей ободрать, но это ж как должно не повезти?

Утонув в зловонной жиже, спят в аквариуме мыши.

И на высохшем полу рыбки кучкой спят в углу…

— У-у-у, злыдни Светлые! У-у-у, разбойнички!

Краснощёкая толстушка с кочергой в одной руке и длинной иглой в другой выскочила из толпы болванов и нависла надо мной, как стог над травой. Бешеная злость сверкнула в её глазах, кочерга со свистом рассекла воздух, но на линии удара меня уже не было. Теперь быстрый взмах, ладонь развернуть… "Бить женщину?!" — гневно вскричали принципы, и рука бессильно опустилась.

— Аспиды белые, лиходеи окаянные, душегубы! — разорялась баба. — Ить верно мамынька сказывала, тухлыя душонки, ой, тухлыя-а! По смерть не забуду, каки вы есть, Хранители! Каб не Хозяйка, кровью б таперча умывалися, верно грю! Имать-то велено по-доброму! Сама, сталбыть, желаит уголья о вас тушити да на дыбу вздергывати!

Кочерга взметнулась вверх.

Спят в пробирке эмбрионы, спят в музее фараоны,

И в уютном мавзолее Ленин спит, блаженно млея!

— бормотал я, уворачиваясь от чугунного дрына.

Из-за спины неслись тихие голоса:

— Хорошо работает! Не то, что…

— Если жизнь дорога, не заканчивай эту фразу.

— Как меня по земле валять и морду кровянить — пожалуйста. А бабе вдарить…

— Уклон и левый боковой!.. Что он творит! Что творит!!!

— Поди, вдарь, двуликий.

— И пойду, упырина!!!

Толстуха сделала резкий выпад, целя чёрной, явно отравленной иглой мне в плечо. Я отпрыгнул в сторону, и тётка, потеряв равновесие, едва не пропахала носом землю. Идио восторженно взвыл, но баба упрямо повернулась и вновь буром попёрла на меня.

— Никшни, рыжий, слышь? — заверещала она. — Своей волей никшни, покудова болваны не очухалися! Кольну небольно, до смерти не побью, не боись…

Сторож спит с ножом в спине, спят пожарники в огне,

И придавленный бревном спит строитель мёртвым сном…

— На принцип идёт… — потянула сестра.

— Я отвлёкся, и кочерга вскользь задела меня по уху.

— Ин ништо вас не берёт, клятые! — настырная баба замахнулась снова. — И чудодей не-мертвый на един зубок, и обёртыш в служках, а в полюбовниках и вовсе… ой, мамонька! Нешто взаправду вомпэр?!!

Насупившийся Идио уже стоял у неё за спиной. Удар ребром ладони по шее ("Мой приём", — отметил я), и пампушка осела наземь, как шарик, из которого выпустили воздух. Оборотень, красуясь, завязал кочергу узлом.

Ошибившись только раз спят сапёры в этот час.

Парашют с собой не взяв, спит десантник на камнях…

С противным чмоканьем болото выплюнуло помятого вампира. Тот упал удачно, повалив Яну, и перепачканные бурой жижей руки профессионально облапили девичьи округлости. Её затрещина была безупречной, как женская логика.

Болваны разом качнулись вперёд, вращая слепыми глазищами и загребая ногами пыль. Болванчики, чуть промешкав, последовали за ними.

Пффшш. Шаг. Пффшш. Шаг. Пффшш…

Идио поднял брошенный Яной топор. Пухлые щёки побледнели.

Газ забыв закрыть, соседи спят вповалку на паркете.