Вера Огнева - Возвращение к себе

Затейливой ар-хитектуры дом, похожий на маленький дворец, окружали финиковые пальмы. Из-за окован-ных медью тяжелых ворот доносилось ржание коней, бормотание человеческих голосов и визгливые крики драгоценного украшения здешних богатых домов - павлина.

За воротами царила суета. Обитателям оазиса было не до неги. В саду и по широкому, выложенному желтыми плитками, двору сновали люди: уводили расседлывать коней, разво-дили гостей и приезжих стражников по их помещениям. Почти все слуги что-то тащили, на-поминая обитателей растревоженного муравейника.

Роберт попал во двор в числе последних, не застав торжественного въезда Селима Ма-лика. Царедворца первым увели с солнцепека в прохладные покои. Графу же Парижскому отвели куда менее удобное помещение: его закрыли в деревянной клетке на заднем дворе.

Сквозь ячейки узилища можно было просунуть руку, и только. Спасибо, хоть сплошная крыша давала защиту от солнца. В таких клетках, как помнил Роберт, подвешивали людей для медленной позорной казни. Окрепшая было за время пути, надежда начала потихоньку таять.

На чью потеху, интересно, его подвесили в сажени от земли? Стражники больше любили активные виды казни - пострелять, порубить. Прихлебатели Селима, - если кто и забредал на задний двор, - узником почти не интересовалось. Сам паша? Что если он склонен к пустым жестоким забавам? Впрочем, что Роберт мог знать о нравах и обычаях египетской знати?

Вечер, ночь и весь следующий день он просидел, таращась на белую стену дувала.

Вы-сота клетки была такова, что даже ему, прямо скажем, не исполину, было не выпрямиться. Он прилег, сильно согнув спину и подтянув колени к подбородку. От такой позы быстро начало ломить все тело.

Он сидел.

Мимо клетки сновали рабы, все как один - в коротких серых рубашках без рукавов, и с медными ошейниками. Иногда в отдалении степенно прохаживался кто-нибудь из свиты Селима Малика. На Роберта смотрели с некоторым интересов, но по долгу не задержива-лись. Оно и понятно. Пленника не выводили в нужный чулан, в следствие чего, от клетки несло вонью. Однажды, скосив глаза в сторону франка, мимо прошествовали две, закутанные в покрывала женщины.

Он не видел женщин восемь месяцев, но появление этих сарацинок вызвало только легкое удивление. Роберт прислушался к себе - ничего. Рудник, тяжелая работа, голод, неизвестность, страх, - чего душой-то кривить, - и страх тоже. Какие уж тут женщины!

За все время ему только два раза принесли воду в плоской миске. Ее оказалось очень мало. Пить хотелось все сильнее. Вечером, сразу после заката, к клетке подошел раб в серой тунике. Сквозь деревянные прутья он просунул три огромных черных финика и яблоко. Был еще кусок хлеба. Роберт даже в темноте разглядел довольно большую белую краюху. Такой плоский хлеб из пшеничной муки, здешнее жители пекли в земляных печах. Но хлеба ему не досталось. Воровато оглянувшись по сторонам, раб засунул краюху себе за пазуху. Вот не-доумок, невесело усмехнулся Роберт, - разговаривать с колдуном боится, а красть у него еду - нет.

Желудок требовал пищи. Скудную подачку едва ли можно было назвать ужином. Что-бы обмануть голод, пленник постарался растянуть трапезу: откусывал маленькие кусочки финика и долго, медленно жевал, вспоминая забытый вкус фруктов.

Следующим вечером, когда солнце, как большая рыжая кошка распласталось по кромке дувала, за ним пришли.

Четверо вооруженных до зубов сарацин, - все в кольчугах и шлемах, пиковки, которых торчали из-под накрученных поверх белых повязок, - встали у клетки, предоставив пятому отперать дверь. Франк долго поднимался, разгибая затекшую поясницу. Его поторопили копьем, да так, что позорная, пропахшая экскрементами клетка, показалась вполне сносной. Впереди могло ждать гораздо менее удобное место.

Роберта рысцой прогнали по двору к низенькой двери, потом через сквозной проход - в крохотный дворик, куда открывалась дверь кузни. Ножные кандалы быстро расклепали. Ручные оставили.

Дальше его вели запутанными, темными коридорами. Самое место для пытошной, но… толкнули в светлый холл, откуда расходились широкие беленые коридоры. Босые ноги Роберта нащупали гладкий, прохладный мрамор господской половины.

Короткое путешествие закончилось совсем не так, как он ожидал: за неприметной низ-кой дверцей его встретил горячий влажный воздух. Роберт не поверил своим глазам: посреди комнаты, пол которой был выложен белыми и розовыми плитками, в квадратном бассейне исходила паром горячая вода.

Его заставили мыться со скованными руками, но графу Парижскому было на это на-плевать: с животным наслаждением он сдирал с себя восьмимесячную грязь, сначала ногтя-ми, потом куском грубой ткани. Франк так увлекся, что страже пришлось его поторопить.

Но случилась очередная заминка: его одежду - грязные дырявые лохмотья просто срезали перед омовением. Тогда никому не пришло в голову, как он будет одеваться со связанными руками. Вопрос оказался настолько серьезен, что послали за разъяснением. Гонец быстро вернулся:

- Управляющий велел вести колдуна к господину нагим.

- Не пойду, - уперся Роберт.

Стража ощетинилась клинками. Тогда Роберт обмотал бедра тряпкой, которой выти-рался.

Придя от всего происходящего в состояние отчаянной наглости, он жестом попросил стража, туже затянуть полотенце. Не хватало, чтобы оно свалилось в самый неподходящий момент. И, о - диво: ему помогли!

Уперев при этом в спину копье.

Селим Малик или Селим бей, как его называли на сельджукский манер, дальний родственник халифа Мостали, племянник всесильного визиря Аль Афдаля, воин и царедворец возлежал на пестром, пушистом ковре. Перед ним на пядь от пола возвышался столик на вычурных, золоченых ножках. Голову паши венчала небольшая чалма с рубиновым аграфом. На ковер красивыми складками ниспадала накидка из тончайшей, белой шерсти. Вокруг сияли: белый мраморный пол, белые стены, белые одежды приближенных. Контрастная декорация прекрасно оттеняла его смуглое бесстрастное лицо. Широкие черные брови паши сходились у переносицы. Черные чуть на выкате глаза были прищурены. Четко очерченный красивый рот кривился - бей жевал виноград. За его столом, восседал еще только один человек - темнолицый грузноватый араб, который сопровождал вельможу на рудник и, возможно, каким-то образом повлиял на судьбу Роберта. Еще на руднике франк отметил, что кожа у него темнее чем у Селима. На слегка одутловатом, некрасивом по европейским меркам лице, дугами выступали брови. Глаза навыкате, нос широкий, но прямой, губы полные чуть вывернутые. Он больше походил на африканца, нежели на араба.

Когда ввели Роберта, темнокожий что-то говорил бею. Тот кивал и неотрывно следил за франком. Собеседник бея обернулся. На Роберта глянули внимательные, насмешливые глаза.