Дмитрий Щербинин - Пронзающие небо

Но никакие угрозы на них уже не действовали – чудища были в панике! Никогда прежде не доводилось им переживать такого, и они даже и не понимали, что она такое им выкрикивает. Более того – мчались всё возрастающей лавиной, и даже сшибли её с ног.

– А–а–а!!! Вы с ними в заговоре! – этот вопль раздался уже из под топчущих её конечностей…

Когда же порядком истрёпанная Яга всё же смогла подняться на ноги, то обнаружила, что ни Вихря, никого из ребят на поляне уже нет, и только отдельные волки, зло завывая носились, да деревья тёмные, ледяными иглами израненные скрипели жалобно…

* * *

Чунга нигде не было видно, пред Алёшей застыла гладкая черная поверхность, огороженная со всех сторон зубастыми, неровными уступами, дальняя же часть этого поля терялась в сером воздухе. Алеша позвал своего друга, хоть и не надеялся получить ответ…

Но ответ пришел – правда не Чунга: Алешин голос полетел над полем и разбился об окружающие его стены, на маленькие осколки которые переплетались, скрещивались меж собой, образовывали совершенно новые слова и, казалось, какой–то голос читает заклинание на древнем, всеми забытом языке. И не один голос уже звучал, но все поле было наполнено этими предвещающими беду голосами.

Алеша не стал зажимать уши, ибо знал, что это не поможет: он, словно завороженный, смотрел на поверхность и все ожидал, что она расступиться и выползет из нее ужасная тварь: с щупальцами, с пастью усеянной клыками…

Тянулись минуты – голоса постепенно умолкли, но не исчезли совсем, а словно бы пошептались на последок и решили притаиться, подождать чего–то. «Что ж Чунг видно был уже здесь этой ночью. – думал Алеша. – ждал меня на этом самом месте, пока я был у Яги, а теперь он, наверное, уже возвратился в тот мир, и идет какой–то свой дорогой на север…»

Вот он поднял каменный обломок, и что было сил запустил его. Обломок с гулом упал на зеркало, и она затрещало, покрылось трещинами…

Тут же закружила, завертела его какая–то могучая сила, словно попал он в огромный водоворот. Алеша впрочем и не успел толком эту силу почувствовать, не успел испугаться или закричать – как был уже брошен на колени и отпущен. В глазах его на миг все померкло и вот он вновь видит зеркальное поле – и все спокойно и недвижимо.

И вдруг голос Чунга:

– А, вот ты где! А я тебя искал! – и Алеша увидел Чунга: его друг стоял в двух шагах от него на гладкой поверхности.

Алёша ожидал, что увидит Чунга не совсем прежним – слитым с тем, неизвестным ещё, спасённым человеком. Понимал, что он будет говорить уже как–то иначе, нежели прежде, но это ничего – к этому можно приспособиться, привыкнуть; главное, что в этом новом человеке была и значительная часть того, старого Чунга. Алёша шагнул к нему, пристально вглядываясь – да – он был таким же, как и запомнился в прежний раз: с густыми, тёмными волосами, орлиным носом, и с ясными, изумрудными глазами; одет же был в богатый костюм. Алёша приветливо улыбнулся, проговорил:

– Ну вот, стало быть, пришла пора поближе познакомиться. То есть, что я говорю… – он счастливо улыбнулся. – Ты же Чунг, и я достаточно хорошо тебя знаю; просто в тебе, Чунг, появились некоторые новые черты…

Тот, кто стоял перед ним, улыбнулся, но холодна и презрительна была эта улыбка, и голос был высокомерный – едва угадывались в нём прежние ноты:

– И почему же ты думаешь, что Чунг занял большую мою долю? Что за глупые, крестьянские предрассудки? Конечно, понять можно – то, чего тебе хочется, воображаешь в иных – жалок же твой удел!.. Чунг, да кто такой это Чунг со всеми своими жалкими воспоминаньями. Ты хоть можешь вспомнить, что в тех громадных толпах, которые вышагивали по моему скелету он был лишь ничтожно малой частицей. Таковой частицей он остался и поныне…

– Да – возможно я ошибся… – выдохнул Алёша. – Я… я посчитал так, потому что ваш нынешний облик очень похож на Чунга…

– И что ж из того?.. Неужели для тебя облик так многое значит… Не–ет – ты очень сильно ошибся, что, впрочем и не удивительно – ведь ты крестьянский сын, не так ли?.. Да, да – можешь не отвечать – я по первым же словам понял, что ты именно крестьянский сын. Так вот запомни – у моего отца был баронский титул, так что не смей говорить со мной как с равным, иначе придётся тебя проучить…

И тут этот новый, кого Алёша всё–таки называл Чунгом, выразительно положил ладонь на хлыст, который юноша прежде не приметил. Затем этот высокомерный Чунг развернулся и, гордо расправив спину направился в ту сторону, откуда, едва приметное в этом тёмном, морозном воздухе, пробивалось блаженное златистое свечение. Он отошёл уже шагов на двадцать – Алёша оставался на месте, с болью, с мукою великой глядел ему в спину; тогда этот новый Чунг, не оборачиваясь, всё тем же презрительным тоном выкрикнул:

– Ну, и долго ли ты будешь стоять как истукан?! Неужели не понимаешь, что в дороге мне понадобиться помощь прислуги…

Тогда Алёша бросился вслед за ним, и вот догнал, пошёл рядом – идти было тяжело, на гладкой поверхности ноги всё время разъезжались. Это тоже приметил «Чунг», и едва заметная презрительная ухмылка покривила уголки его губ (однако, он посчитал ниже своего достоинства делать какие–либо комментарии). Когда же он сам поскользнулся, и Алёша не успел подхватить его, то разразился он страшнейшей бранью, выхватил хлыст, и ударил Алёшу – если бы юноша не успел выставить руку, то было бы рассечено его лицо; но и так – ладонь разъел глубокий, кровоточащий шрам.

– Ах, ты смерд! – неистовствовал «Чунг», и ещё раз замахнулся.

Тут Алёша бросился на него, и перехватил его руку у локтя. От неожиданности у «Чунга» даже разжались пальцы, и хлыст вывалился, он уставился на Алёшу выпученными глазами, изо рта вырывались обрывки слов:

– Да ты… да ты… Да как ты смел?!.. Раздавить… Раздавить!..

– Прекрати же ты!!! – из всех сил закричал Алёша, и так же – из всех сил – встряхнул за плечи.

– Да ты!.. – захрипел Чунг.

– Да, Да – Я! – тоже в бешено, в неистовстве, вопил Алёша. – Я! Я!! Представь себя – Я!!! – он вновь и вновь встряхивал его за плечи, а потом дал пощёчину. – Очнись! Ты не этот… Гад!.. Да – не тот высокомерный негодяй! Ты – Чунг! Ты друг мне! Слышишь?!.. Я не потерплю, чтобы мой друг превращался в какого–то озлобленного, тупого гада! Нет!.. Ещё раз говорю – ты Чунг! Ты равен мне! Друг мой! Больше никогда, слышишь – никогда не поддавайся тем дурным влиянием! Ну же – улыбнись как прежде!..

«Чунг» несильно оттолкнул Алёшу – он стоял, заметно согнув спину, лицо его было страшно – черты заострились, и, казалось – сейчас всё облезет, и останется один скелет. Наконец вырвался хрипящий, клокочущий голос:

– Ну, хорошо же – пусть будет по твоему… – и, спустя несколько мгновений напряжённой тишины, добавил. – …пока что…