Маргарет Уэйс - Сын Китиары

Рука Палина спазматически дернулась в тисках пальцев верховного мага. «Он видит мой страх», – понял Палин, пытаясь унять дрожь в теле. «Страх ли это? – спросили золотистые глаза. – Страх ли? Или восторг?»

Палин увидел в отражении, как он держит жезл. Он стоит в круге света от жезла. Чем дольше Палин его держит, тем сильнее ощущает его магическую силу и – свою собственную силу. Золотистые глаза задержались на заклинательных книгах в черных переплетах. Палин последовал за взглядом Рейстлина. Палин вновь ощутил то волнение, которое чувствовал при входе в лабораторию, и облизал сухие губы, словно долго блуждавший по пустыне путник, который нашел наконец холодную воду, чтобы утолить жгучую жажду. Посмотрев на Рейстлина, он увидел себя, словно в зеркале, стоящим в черной мантии перед верховным магом.

– Какие… Какие у тебя планы, дядя? – хрипло спросил Палин.

– Все очень просто. Как я сказал, у меня было много лет, чтобы разобраться в своих ошибках. Мое честолюбие было слишком велико. Я посмел стать богом, чего смертным не полагается делать. Об этом мне напоминала каждое утро Темная Королева, разрывая мою плоть когтями.

Губы Рейстлина изогнулись, глаза блеснули, а тонкая рука сжалась при воспоминании о муке, больно обхватив кисть Палина.

– Я усвоил урок, – горько сказал Рейстлин. – Я умерил свое честолюбие. Я больше не буду стараться стать богом. Мне будет достаточно мира. – Ухмыльнувшись, он похлопал Палина по руке. – Нам будет достаточно мира, сказал бы я.

– Я. – Слова застряли у Палина в горле. Он был смятен, напуган и дико взволнован. Взглянув на дверь, он почувствовал, что тень надвигается на его сердце. – Но Королева? Разве мы не закроем Дверь?

Рейстлин покачал головой:

– Нет, ученик.

– Нет? – Палин посмотрел на Рейстлина с тревогой.

– Нет. Это будет мой подарок для нее, чтобы доказать мою преданность, – доступ в мир. А мир будет ее даром мне. Она будет править здесь, а я… буду служить. – Губы Рейстлина сжались в безрадостной усмешке.

Чувствуя ненависть и гнев в ослабевшем теле, Палин задрожал.

– Брезгуешь, племянник? – презрительно усмехнулся Рейстлин, отпуская руку Палина. – Разборчивость не поднимет к власти…

– Ты сказал мне, чтобы я говорил правду. – Палин отпрянул от Рейстлина, с облегчением чувствуя освобождение от горячего прикосновения, но в то же время, непонятно почему, желая ощутить его вновь. – И я скажу. Я боюсь! За нас обоих! Я знаю, что я слабый… – Он склонил голову.

– Нет, племянник, – тихо сказал Рейстлин, – не слабый, а только молодой. И ты всегда будешь бояться. Я научу тебя владеть своим страхом, использовать его силу. Заставлять его служить тебе, как ничто другое.

Палин увидел, что лицо дяди выразило бесконечную нежность. Образ юноши в черной мантии померк в блестящих золотистых глазах, сменившись жгучим желанием, жаждой любви. Теперь Палин сжал руку Рейстлина.

– Пойдем домой! Комната, которую отец приготовил для тебя, по–прежнему там, в трактире. Мама сохранила дощечку со знаком волшебника на ней. Она спрятана в ящичке из палисандрового дерева, но я ее видел. Как часто я держал ее и мечтал об этом! Пойдем домой! Научи меня тому, что знаешь! Я буду почитать и уважать тебя! Мы сможем путешествовать. Покажи мне чудеса, которые видел сам…

– Домой, – Рейстлин так произнес это слово, словно пробовал его на вкус. – Домой. Я тоже часто мечтал об этом, – глаза обратились на стену, призрачно блестя, – особенно с приходом рассвета… Да, племянник, – улыбнулся Рейстлин, – думаю, что поеду домой вместе с тобой. Мне нужно время, чтобы отдохнуть, восполнить силы, избавиться от… старых мечтаний.

Палин увидел, как темнеют глаза Рейстлина от воспоминания о боли. Кашляя, Рейстлин оперся на руку племянника. Палин осторожно помог

Рейстлину подойти к креслу. Жезл Палин прислонил к стене. Устало опустившись в кресло, чародей жестом попросил Палина налить еще вина.

– Мне нужно время… – продолжал он, смочив губы вином. – Время, чтобы обучить тебя, мой ученик. Время, чтобы обучить тебя… и твоих братьев.

– Моих братьев? – удивился Палин.

– Конечно, мальчик. – Рейстлин посмотрел на Палина с усмешкой. – Мне нужны генералы для моих легионов. Твои братья будут идеальными…

– Легионов?! – воскликнул Палин. – Я не это имел в виду! Ты должен вернуться домой и жить с нами в мире и спокойствии. Ты заслужил это! Ты пожертвовал собой ради мира…

– Я? – оборвал Рейстлин. – Я пожертвовал собой ради мира? – Верховный маг захохотал страшным, ужасающим смехом, от которого тени в лаборатории бешено заплясали, как дервиши. – Это – то, что они обо мне сказали? – Рейстлин смеялся, пока не задохнулся. Приступ кашля сильнее, чем до этого, обрушился на него.

Палин беспомощно смотрел, как дядя корчится от боли. Палин все еще слышал издевающийся смех, звенящий в ушах. Когда приступ прекратился, Рейстлин вздохнул и слабым движением руки подозвал племянника ближе.

На платке, на дядиных руках и мертвенно–бледных губах была кровь. Отвращение и ненависть поднялись в Палине, но он подошел ближе, вынуждаемый ужасными чарами преклонить колени перед дядей.

– Знай, Палин! – с усилием, чуть слышно прошептал Рейстлин. – Я пожертвовал собой… собой… ради… себя! – Откинувшись на спинку кресла, он вздохнул. Дрожащей, испачканной в крови рукой он схватился за белую мантию Палина. – Я видел… чем я должен… стать… если одержу победу. Ничем! Это… был… конец. Выродиться… в ничто. Мир… мертв. Этим путем, – его рука слабо указала на стену и ужасный бассейн, глаза лихорадочно сверкнули, – был… все–таки… шанс для меня… вернуться…

– Нет! – закричал Палин, пытаясь вырваться из рук Рейстлина. – Я не верю тебе!

– Почему нет? – Рейстлин пожал плечами, голос его окреп. – Ты сам говорил им. Не помнишь, Палин? «Человек должен ставить магию на первое место, а мир – на второе…» Так ты сказал им в Башне. Мир значит для тебя не больше, чем для меня! Никто не имеет значения – ни братья, ни отец! Магия! Власть! Это все, что значит что–нибудь для тебя и меня!

– Я не знаю! – Руки Палина вцепились в Рейстлина. – Я не могу думать! Отпусти меня! Отпусти… – Руки его бессильно упали, он спрятал лицо в ладонях. Слезы брызнули из глаз.

– Бедный мой, – сказал Рейстлин. Положив ладонь на голову Палина, Рейстлин нежно гладил каштановые волосы.

Палин плакал. Он был один, совсем один. Ложь, все лгут! Все лгали ему – отец, маги, мир! Что же имело значение, в конце концов? Магия. Это все, что у него было. Дядя прав. Жгучее прикосновение тонких пальцев, мягкая черная бархатная мантия, мокрая от его слез, запах розовых лепестков и пряностей… Это будет его жизнью… Это да горькая пустота внутри, пустота, которую весь мир не сможет заполнить…