Светлана Жданова - Невеста Демона

- Д-д л-лад-дн-но, - и исчез в мутных водах.

А у нас была истерика.

- Ну у тебя и фантазия, Аскар.

- Извращенец!

- И где только такого набрался!

- А повторить можешь? Я хоть запишу для потомков.

У него был такой раскаянный вид, что мое сердце дрогнуло.

- Плюнь ты на них. - Я обняла его за руку и уперлась подбородком в плечо асура. - А водяной теперь десять раз подумает, прежде чем приставать к честным людям. Ну не совсем людям. И не совсем честным. Ты меня понял.

- Она точно спит?

- Я об этом позаботился. Спит как ангел.

- Это не ангел, а маленький бесенок.

Он посмотрел на девушку пристроившуюся в изгибах хвоста гидры. Прижав ноги к животу и укрывшись одеялом как коконом, она мирно сопела.

- Ну, сам займешься или уйдем по-тихому? - покачал в воздухе подвеской тень.

- Давай. Я все сделаю сам.

Тени встали и ушли в глубь леса, туда где их уже ждали.

А он остался. Сел рядом с ней. И с минуту просто смотрел.

Затем взял ее руку, разукрашенную хной, осторожно уколол пальчик. Капля крови упала на зачарованную подвеску и тут же расплылась по ней засверкав алым цветом. Асур прошептал заключительные слова и амулет раз вспыхнув, остался лежать на его ладони холодным металлом.

Демон вздохнул и потянулся к шее девушки, чтобы одеть его. И что же там обнаружил? Другую подвеску. На тонкой серебряной цепочке весела звезда. Одна из тех, что он сам заказывал ей. Только металл шпильки был переломан и изогнут так, что создавал ушко для продевания цепочки.

Он улыбнулся. Значит все ни так плохо как казалось.

- Мы скоро встретимся. Обещаю.

Девочка вздохнула и, к его удивлению, довольно внятно ответила:

- Я буду ждать.

Проснулась я по привычке рано. Дала в нос первой попавшейся морде, не из злобы, а чисто по поводу дурного настроения. Нагос конечно обиделся, и даже отвернулся, но долго не выдержал и уже через минуту полез жалиться. Мне ничего не оставалось как чмокнуть его в нос и попросить прощенья.

Я конечно чувствовала, что с утра не обнаружу своих разноцветных чертяг рядом, но расставаться было нелегко.

Сев у потухшего костра, я подкинула в него пару веток и швырнула файерболом. Согрелась. Но только снаружи, в груди все покрылось корочкой хрусткого наста.

Потерев руками лицо мне ничего не оставалось как встать, залезть в сумку и выудив оттуда кусок ветчины, согреть его на костре и слопать, разумеется поделившись со всей своей живностью. Потом погасить огонь и оседлав покорную лошадку, тронутся в путь.

Я больше не знала куда поеду. Захотелось оказаться где-то далеко-далеко, где я надолго останусь наедине со своим ретивым сердцем, что бы хоть немного себя понять.

Въехав в настоящий густой лес в котором извивалась эта дорога, я слезла с лошадки и пустив ее на лужок пощипать сочную вешнюю травку, разломала на пеньке кусок хлеба. Встав у него на колени я улыбнулась.

- Здравствуй матушка, моя благодетельница.

Она показалась уже через минуту. Сначала на полянку выскочил трусоватый заяц, по ветвям расселись белки, затем пришел молодой лось. Он меня не боялся и даже цапнул пухлыми губами за косу. Потом появилась она. Может быть простому селянину и тем более изнеженному горожанину, вид хозяйки леса показался бы уродливым и пугающим, но только не мне. Хранительница спасла мне жизнь и потом не мало оберегала покой своей подопечной. Я же как могла, платила ей благодарностью - то там молодой лесок от короедов уберегу, то здесь зверушку невинную подлечу. Вот и живем мы в ладу и мире.

Обнаженная женщина с отвислыми грудями и клыками выпирающими вверх подошла ко мне и погладила по голове.

- Ты все знаешь, ты все понимаешь, матушка. Помоги же мне, дитяте неразумному. Направь стопа мои по нужному пути, не во зло лесу, к добру людям. Покажи мне тропу верную, как бы тяжко на ней не пришлось. За мной долгов тебе, всю жизнь свою долгую не отплатить, так дай мне возможность хоть чем-то порадовать тебя, хозяйка лесная.

Доброе лицо женщины улыбнулось, и она кивнула.

На ладонь ее протянутую упало соколиное перо, коричневое, в пятнышко. Она игриво пощекотала им мой нос, дождавшись пока я чихну. Крепко обняла меня как родное дитя.

Ей не надо было рассказывать, как я прожила свою жизнь. Вирь-ава видела меня малышкой играющей в лесу рядом со столицей, видела девчонкой-подростком, сбегающей из дома, видела юной девушкой стоящей в звонком ручье, окруженном снегом в разгаре весны, видела гордой принцессой прощающейся с жизнью ради мести, видела как умираю. Она видела моих друзей на вчерашней полянке. Зачем ей что-то объяснять, хозяйка леса мудрей всех мудрецов на свете, ведь она женщина.

Отстранившись, она зачем-то полезла мне в ворот рубашки и показала то, что так и не заметила я - это была подвеска.

О ее происхождении можно было и не ломать голову, она слишком ярко говорила о своих дарителях. Это был серебряный кулон в виде клевера, каждый из четырех лепестков которого покрыт пластиной из своего камня. Зеленый нефрит, красная яшма, фиолетовый кварц, синий лазурит. Четыре лепестка на удачу. От талисмана, а это был именно он, слабо фонило магией, но не более чем как на простейшей охранке. Цепочка была тонкой и короткой, так что через голову не снять, а разорвать можно и не пробовать, будут демоны фигню всякую подсовывать.

Я дотронулась до лепестков пальцами. Они были теплыми и слабо покалывали кожу, выдавая свою истинную силу. Золотая звезда все так же продолжала лежать над ложбинкой грудей, там где сердце. На ней я тоже неожиданно для себя почувствовала остаточную магию.

Вирь-ава улыбнулась мне и качнула головой.

- Ты ведь знаешь матушка кто он. Только мне не скажешь. Будь милостива, передай Лукинешне, что ее была правда, не врали кости про сердце. Все по ним вышло. Напророчили беду, да мне мучения. Прощай, добрая хозяйка. Спасибо тебе за милость. Встретимся еще.

Забрав перо, я села на коняшку и помахав уходящему в дебри лосю, пустила подарок лесной владычицы по ветру. Оно завертелось и остановившись острым голым кончиком указало дорогу.

И только выйдя из леса, в поле с прошлогодним сухостоем я позволила себе расплакаться, ну не показывать же душевной женщине свои слезы.

Как будто не чему ни научилась, не знала, не думала. Опять наступила на те же грабли. Да не лоб расшибла, а сердце вдребезги.

Ведь чувствовала - нельзя так глубоко всматриваться в эти очи, утонуть ведь можно. И что?

Сидит утопленница слезами обливается.

Эх, раньше надо было думать.

Отмахнувшись от слез я встала и пошла по пути указанному пером.