Робин Бейли - Поющая кровь

Но она женщина и воительница, и за это Эсгария никогда не будет любить ее.

Любовь. Стужа вновь и вновь повторяла это слово в уме. Она хочет любви там, где никто даже не обещает любить ее, и отказывает в любви тому, кто в самом деле любит.

Что толкнуло ее в объятия Терлика? Одиночество? Страх перед будущим? Как часто мужчины накануне битвы искали утешения у своих возлюбленных, жен и даже проституток, она сама была свидетельницей этому. Возможно, то же самое случилось вчера и с ней, когда ее потянуло к Терлику. А еще ей вспомнилась ночь, когда они с Лико наслаждались друг другом, это ведь тоже произошло как раз накануне ее поединка с Келом.

Лико дал ей очень многое, но Терлик отдал еще больше. Прошлой ночью сила его любви заставила ее позабыть обо всех тревогах, и в конечном счете она впервые за долгие месяцы безмятежно уснула рядом с ним. Но она знала — это еще не все. Взошло солнце, и Стужа увидела его глаза — он не спускал их с нее, пока они ехали. Говорил он очень мало и даже не пытался снова прикоснуться к ней. Но всем своим естеством она ощущала, как сильно он ее желал.

Ночью она испытала блаженство. Теперь же, при свете дня, когда есть время подумать, ей больно об этом вспоминать. Что она будет чувствовать, когда вновь опустится ночь? Ну а чего захочется Терлику — ясно и так.

Сможет ли она начать новую жизнь с другим мужчиной? Эта мысль застигла ее врасплох. Она ведь думала только о том, как бы остановить Кела и расквитаться с колдуньей, которую ее сын называл Ороладиан, и ни о чем другом.

Но что потом?

Она вдруг вспомнила об Амалки и Тери, друзья спасли кое-что из ее вещей, когда солдаты собирались сжечь таверну. Оказывается, она скучает по своим соседям. Интересно, как они? Родила Тери малыша или еще нет? Хотя теперь уже, наверное, родила. Мальчика или девочку? Жаль, она не позволила, если родится мальчик, дать ему имя Кириги.

Стужа вздохнула и уставилась на дорогу, ведшую в город. Несмотря ни на что, жизнь берет свое. Короли и солдаты, ведьмы и колдуны сражаются, плетут интриги, убивают друг друга. А такие люди, как Амалки, Тери и их дети, все равно будут жить и жить.

Она снова прислонилась спиной к дереву и смотрела, как ползет по сапогу муравей. Постепенно она успокоилась. Родная или нет, Эсгария была прекрасна сегодняшним днем. Кудрявые облака лениво плыли по голубым небесам, и от нечего делать она с удовольствием предалась своей любимой детской забаве — стала выискивать облака, похожие на воображаемых животных. Вон медведь, а там — орел. А вот облако, похожее на лошадь, и, пока она смотрела, ветер тоже стал волшебником и превратил лошадь в единорога.

Стужа улыбнулась, растянулась на земле, подложив руки за голову.

Разбудил ее аппетитный запах жареного перченого мяса. Открыв глаза, она увидела улыбающегося Терлика, он водил перед ее носом маленьким кусочком.

Она тут же вскочила в смущении.

— Кажется, я задремала…

Не успела она еще что-то сказать, как Терлик отправил этот кусок ей в рот. В другой руке он держал еще мясо в промасленной тряпице. На земле около него лежал мешок. От него исходил аромат хлеба и сыра.

— Тебя разморило, — отметил Терлик, поднося еще один лакомый кусок к ее губам. Он всунул его сразу же, как только она проглотила первый. Казалось, он испытывал неизъяснимое удовольствие, заполняя подобным образом ей рот. Она старалась жевать как можно быстрее, а он тем временем не забывал и о себе.

— Да, между прочим, — Терлик облизал свои пальцы и сунул руку за пазуху, — мне показалось, эта вещица тебе дорога. — Он извлек из-под туники диадему с лунным камнем. — Так оставь ее себе. Мне всегда нравилось, как она смотрится на тебе — как третий глаз.

Он водрузил диадему ей на лоб и заулыбался. Затем впихнул в ее рот очередной аппетитный кусок и завернул оставшееся мясо. Терлик встал, закинул за плечо мешок, а она, все еще жуя, так и не сводила с него любопытствующих глаз. Он подошел к своей лошади и вставил ногу в стремя.

— Когда прожуешь, — сказал он, усаживаясь верхом, — скорей садись в седло.

Она перестала жевать, внезапно заподозрив неладное. Диадема на голове вдруг стала давить ее своим весом.

— Как же ты за все расплатился?

Он обернулся через плечо и посмотрел в сторону города.

— Как ни странно, мне понравилось, — ответил он ей, подмигивая. — В последний раз я воровал, когда был еще мальчишкой. — Он похлопал по мечу на бедре. — Ты бы видела лицо хозяина таверны. Он так старался, складывая для нас еду, а за все хлопоты увидел у себя под носом острие моего меча. — Он встряхнул головой и снова улыбнулся. — Хотя надо отдать должное старику. Он сказал, что меч мой притупился и неплохо было бы его поточить, но из его глотки вряд ли получится подходящий для этого случая оселок, и он просит его за это простить.

Стужа нехотя поднялась, нацепила портупею с мечом и вскочила на спину Ашуру. Внимательно посмотрела на дорогу.

— За тобой не погнались? — затаив дыхание, спросила она.

Он пожал плечами:

— Ты уже не выглядишь усталой.

Она оставила его слова без внимания и пустилась вскачь. Терлик скакал рядом с ней и радостно смеялся. Мешок с едой подпрыгивал у него на боку. Стужа кинула взгляд за спину, но погони еще не было видно. Все равно, береженого бог бережет. Чем дальше они уберутся от города, тем скорее смогут сделать привал и снова поесть.

Эх, если бы он еще догадался добыть хоть немного вина. А то что за жаренное с приправами мясо без доброго красного вина?

Они ехали очень быстро и замедлили ход лишь тогда, когда въехали в еще один лес. Здесь пахло водой. Проехав еще немного, они остановились на берегу небольшой приветливой речки.

— Выкладывай свои лакомства, — велела она, кивая на мешок с едой. — Лучшего места для привала и не представить. А после, если никто не бросится на нас из-за кустов, я бы хотела искупаться. — Она понюхала себя и поморщилась. И как только Терлик соблазнился ею прошлой ночью? Снова принюхалась. А как же в таком случае она сама соблазнилась им? — И ты искупайся, но прежде пусть твоя лошадь напьется, не то после тебя она уже не захочет пить воду.

Она посмотрела на него, неожиданно довольная собой, — теперь уж и не вспомнить, когда она шутила в последний раз. Это так приятно, очень приятно.

Роларофец спешился, подошел к ней и протянул руку, предлагая помочь спуститься.

— Сударь! — воскликнула она, изобразив уязвленное самолюбие. — Я вполне еще в силах самостоятельно, без твоей помощи, спуститься с этого зверя. Ты просто хочешь воспользоваться предлогом, чтобы еще раз облапить меня своими ручищами.

Терлик, воплощение самой невинности, так и стоял с вытянутыми к ней руками.

— Ну хорошо. — Она перебросила ногу через луку седла и наклонилась к нему: — Но прошу, веди себя прилично.