Ника Ракитина - Ясень

Мернейские, прямые, как меч, сабли и сабли змееподобные… ситанские, узкие, как аир, и острые, как жало, ялмани со сталью, идущей голубыми звездочками…

Приясеньские копья полуторной длины, и потому предназначенные для бросания ногой, с подъема ступни…

И ясеньские же клыки: короткие мечи с лезвием широким и толстым, как язык коровы, и длиною в три с четвертью пяди, с месяцеобразным концом черена, для упора в грудь али живот, когда бросаешься на врага, и двумя упорами для рук, клыки, предназначенные для смертной рукопашной в тесноте…"

Мэннор (явился — не запылился!) возле другого воза обихаживал нашу сестру. Для каждой сыскал и приветливое слово, и подарочек. Конца не было лентам, зеркальцам из меди и серебра, веночкам с ряснами из скатного жемчуга, колтам, браслетам, гривнам и бусам, костяным высоким гребням, золотому шнуру, штукам полотна и кружеву… Скань, эмали, золотое и серебряное плетение, дорогое цветное стекло… Яхонты синие и красные, лалы, смарагды, златокамень, янтарь, бирюза…

А для Леськи Мэннор небрежным движением развернул шубу из лисы, крытую ржавым бархатом: под зеленющие глаза да рыжие косы. Последовали общий взвизг и вздох. Ох, хоть бы с воза стащили купчину да защипали, что ли…

Не могу простить ему слез Керин. Пусть тайных, пусть думала, что не вижу. Да и Тума обмолвился, что встретил Золотоглазую над Ясенькой ночью, накануне нашего отъезда. И что рукава у ней были мокрые. Тума пошел тогда следом на всякий случай и видел, как ее прогнали от Мэнноровых ворот. И нате вам, явился на готовое!

Мне бы радоваться за сестру: вон плывет и светится. Ну что поделать, если я такая дура?! Как из разбитого жбана, утекла вся моя радость. Пойти сыскать, что ли, плетенку: надо же и раненым сладкого отнести.

На пороге кладовой столкнулись со мной две девчушки: в полосатых плахтах, белых кофточках, только что дареных бусах. Девчушки были сильно похожи меж собой и смутно мне знакомы.

Ах, да, ту, что повыше, Тума в погребах среди ножей нашел, ее еще Леська выхаживала. Да и вторую вместе с другими пленными выволокли из ямы. Теперь и не скажешь.

— Тетя Наири! — защебетали сестрички наперебой. — Пособи, тетя Наири! Мы спасибо сказать хотим. Давно-о хотим. Ты к ней ближе. Ты за нас скажи!

— Кому спасибо?

— Тете Керин. Ой! — выговорили они разом и испуганно потупились.

— А сами?

— А сами мы боимся.

Я взяла девчушек под худые локти:

— А ну идем!

Мы шли через гомонящий двор. Девчонки норовили тянуть меня назад и испуганно попискивали. Нас углядел Тума и захохотал. Я легонько наступила ему на ногу.

— Ты чего?!

— Золотоглазая где? Стой! — я поймала старшую из сестричек, уже готовую убежать. — Тетю надо слушаться.

Мы нашли Керин, и девочки, промямлив свои благодарности, резво ускакали. Мне опять сделалось легко и весело. Я отломила себе медового пряника.

— Тетя! — держась за живот, приговаривал Тума. Я сделала вид, что сейчас схвачу его за ухо.

— Не надоело еще? — спросила Керин, глядя на нас.

— Нет. Можно, я спрошу?

Мы шли через двор. Ей кивали, улыбались, окликали то и дело. Она кивала и улыбалась в ответ. Наконец, двор закончился. Мы поднялись по сходам на продуваемое ветром забороло и, наконец, остались одни. И я радовалась этому.

Держась за выступающий камень зубца, Золотоглазая смотрела вперед, на излучину Ставы, на растекающиеся за ней яркой зеленью попловы и леса. Мир перед нами был огромен. И я спросила совсем не то, что хотела.

— Куда мы пойдем дальше, Керин?

Прохладный ветер взъерошил волосы, забросал ими глаза. Я стиснула их ладонью.

— Туда. За Ставу, на север.

Ну, конечно. Ведь именно с севера, из Туле, пришли Незримые. Как и Винар, создавший Легенду — из одного корня и горе, и радость…

Как-то в Ситане мне показывали парсуну: шелком по шелку вышитое девичье лицо. Шелк слегка пожелтел от старости и обтрепался по краю. Хозяин сказал, что это Марна, невеста Эстара Тулейского. Лицо запало мне в память: тонкое, с острыми скулами, полукругами бровей и чуть поднятыми к вискам уголками глаз — очень похожее на лицо Керин…

Меня до сих пор удивляет, что никто не пытается узнать ее прошлое. Кто она? Откуда? Покров беспамятства застит для нее эти дни. Эх, будь у меня чуть побольше времени… А может, не нужно дознаваться? Может, просто принять этот дар?

Так я и не спросила ничего… Слишком много у нас вопросов, на которые мы не знаем ответов…

Мы научились отыскивать ловушки Незримых. А Керин вздыхала: звери мудрее нас, и если бы люди были внимательнее к ним, то и вовсе от Незримых не страдали бы — чтобы уничтожить гиблое место, довольно хорошего удара меча…

Как-то раз в полдень мне примстилось, что я вижу легшую от пустоты человеческую тень. Пустота, которая может пожрать и зверя, и человека. Но еще страннее, когда люди впускают ее в себя… Объявляют себя Прислужниками, чтобы придать себе больше веса? Или просто служат новым богам? Или впрямь дают Незримым пожрать свою душу и становятся не человеком — чем-то другим? Сестренка, ты мне ответишь?

Керин вздрогнула, будто проснувшись. Запахнула на плечах новехонькое, коробом стоящее из-за жесткой росшиви, корзно:

— Нет, Наири. Еще нет.

Это был самый короткий путь к моему жилью. Праздник утомил меня, сделавшись к вечеру слишком вольным и шумным, и я просто сбежала, чтобы полюбоваться на закат: он растекался в половину неба, как пролитое варенье из вишни, тени делались лиловыми, а сбоку выбиралась из-за окоема рыжая лисица-луна.

Я медленно возвращалась к себе заборолами и, огибая квадратную угловую стрельницу, услыхала громкий голос. Первым моим порывом было вернуться, но я узнала Мэннора. Я осторожно высунула голову из-за угла: сестра сидела на парапете, прислонившись к зубцу спиной, подтянув к себе и обняв руками колени. Мэннор прохаживался рядом.

— Ты хоть рада мне?

— Да, очень.

— Не верится. Ты изменилась.

— Я оплакивала мертвых.

Мэннор молчал. А она продолжала ровным голосом:

— Ты видел, как людей кусают пчелы? Лезут под броню, под одежду. Люди распухают на глазах, делаются черными, воют и катаются по земле. Или когда кипящая смола сжигает кожу, волосы… А вон там, смотри, — она нагнулась, указывая — вон там плыли на надутых мешках из овечьих шкур те, кого Мелден послал в потайной ход: они должны были напасть изнутри, отворить ворота — там окошко под водой… А в переходе, куда оно ведет, мы поставили медвежий капкан… Они кричали тоже… А их расстреливали в упор.

Керин передернула плечами, точно замерзла.

— Это война…

— Да. Я понимаю. И если бы мы не сделали этого, они бы продолжали насиловать женщин и вспарывать животы мужчинам, оправдываясь тем, что служат Незримым. И все равно я плакала и по ним.