Наталия Белкина - Сердце-океан

Спрятав свиток за лиф, я отправилась на свое новое место. Мариуса сегодня не было дома. Он отбыл с утра в соседнее поместье на свадьбу своего друга. А поскольку свадьбы граждан, и особенно богатых, длились напролет несколько дней, включая и те, что обычно необходимы для восстановления жизненных сил после обильных возлияний, то хозяин обещал вернуться лишь через неделю. В таком случае мне нужно было быть очень осторожной.

Теперь наш надсмотрщик, которой остался за хозяина, удвоил свою бдительность. Впрочем, дэшу это обстоятельство вовсе не взволновало. Они-то ничего не замышляли и были всем довольны, им в поместье Плавия жилось вольготно. Зато я снова удостоилась пристального внимания. И именно тогда, когда я больше всего страшилась повстречать Эктора, он вырос предо мной. Его взгляд, необычайно довольный и жесткий, не предвещал ничего хорошего.

— Что у тебя там? — спросил он, указывая глазами на мою грудь.

Я невообразимо струсила, но заставила себя улыбнуться и перевести все в кокетство. Только бы я ошибалась, решив, что он заметил, как я спрятала карту! Возможно, это все от страха!

— Ты же знаешь, ничего выдающегося, — ответила я с натянутой улыбкой и, невольно отступая.

— Ты что-то прячешь?

— Нет.

— Я могу и проверить.

Я чувствовала, что мои нервы вот-вот сдадут, и я со всех ног брошусь куда-нибудь. Будто бы я могла сразу преодолеть двухметровую стену! Будто бы могла убежать! Соберись! Успокойся!

— Проверь! Но предупреждаю: без приставаний! — возгласила я и ссутулилась, складывая руки на груди.

Да! Так правильно. Пусть он решит, что я боюсь его домогательств.

— Не смей предупреждать меня ни о чем, дэшу! — взревел он и в одно мгновенье подскочил ко мне. — Неужели ты подумала, что меня что-то остановит, если ты понадобишься мне как женщина?!!

Мой тайный свиток в миг оказался у него. Я не сразу даже успела прочувствовать весь ужас своего положения. Меня поймали буквально с поличным. Карта острова Самарьяр: какие еще нужны доказательства. Даже идиот догадался бы, зачем она нужна мне — бигару. Пергамент был развернут и осмотрен, и я тут же получила звонкий удар по лицу, от которого перед глазами засверкали искры. Эктор дождался своего звездного часа. Теперь у него есть все основания, чтоб наказать меня, а может быть даже убить. Есть доказательство для Мариуса, доказательство того, что он, его преданный слуга, оказался, в конце концов, прав: бигару успокаиваются лишь в могиле…

Вот и я испытала на себе беспощадное жало плетки. "Сердце, сердце! Грозным строем встали беды пред тобой. Ободрись! И встреть их грудью"! Я не позволяла себе закричать, хотя Эктор очень старался выбить из меня отчаянный крик боли. Он прилагал к этому всю свою силу, злость и ненависть. Мне на грудь одна за другой капали капли крови из прокушенной губы. Я, словно бешеная лисица, до одурения сжимала зубы и чувствовала во рту солоноватый вкус. Я изо всех сил прикусывала губу, чтоб не закричать, чтоб не возрадовался разъяренный Эктор, чтоб не возликовали собравшиеся вокруг лобного места и жаждущие зрелища рабы и рабыни. Надсмотрщик уставал и сбивался со счета, я уплывала в темноту. Меня обливали водой, и счет начинался заново. Один! Два! Три! — вторил восторженный хор. Сколько я еще выдержу, им было интересно. Язык во рту распух, горло — будто исчезло. Я не могла бы, наверное, закричать, даже если бы и захотела… Четырнадцать… пятнадцать… шестнадцать… "Сердце, сердце! Грозным строем встали беды пред тобой…" Снова холодный душ, и снова — белой, тусклой пеленой перед глазами свет. На спине больше нет живого места? Почему остановились? Ах, да. Я едва ощутила острые укусы множества иголок на правой лопатке. Черной меткой оставили они на моей коже знак зависимости — D. Сколько мне еще осталось дышать, столько же теперь пробудет со мной и рабское клеймо. Я надеялась, что умру, не чувствуя уже ни боли, ни унижения. Сердце, сердце…

Я не помнила, как меня бросили на солому в мой прежний угол. Я очнулась поздним вечером на коленях у Пеи. Рядом сидела бабушка Рипша, колдуя над моей спиной. Она смазывала ее чем-то ужасно дерущим и дурнопахнущим. Я боялась пошевелиться, не желая больше ощущать свое истерзанное тело. Из глаз, наконец-то, хлынула соленая влага, а застывший в горле крик вырвался на волю лишь глухим стоном.

— Она очнулась, — услышала я растерянный голос.

Пред глазами возникло морщинистое лицо Рипши.

— Губа распухла, — констатировала она. — Надо тоже смазать. Быстро пройдет.

— Не надо, — простонала я. Теперь мне захотелось стать капризным ребенком.

Но бабушка Рипша не собиралась слушать меня. Она приподняла мою голову и ткнула вонючей тряпицей в угол моего рта.

— Я и раньше слышала, что бигару выносливы, но никогда не видела, до какой степени, — сказала она Пее.

— Тебе не было больно? — спросила меня эта глупая девчонка.

— Мне и сейчас больно, просто дьявольская боль, — вымолвила я.

— Я бы орала как проклятая, даже если бы меня пару раз ударили плеткой, — с наивным восхищением сказала Пея.

— Бигару гордые, — пояснила ей Рипша, значительно кивнув головой.

А может быть, я действительно бигару и всегда была? А та прошлая моя жизнь на Земле уж не приснилась ли мне? И Куч, и ребята из банды, и Боскус… Все они были лишь сном, странным, глупым сном, который я почему-то считала своей жизнью. А настоящее мое — вот оно: Эктор, Мариус, Пея… А я — бигару, и смысл моей жизни — сквозь тернии к свободе. Через заборы, кордоны, моря… во что бы то ни стало… не смотря ни на что… на свободу. Через боль, кровь, отчаянье… на свободу, словно вон из собственной кожи…

— Ты хотела сбежать к своим? — снова услышала я голос Пеи. — Эктор показывал нам карту, которую он у тебя нашел. Это был путь к острову Самарьяр.

Я промолчала.

— Тебе ни за что не добраться туда без вольной, — сочувственно продолжила моя подруга, поняв, что молчание и есть мой ответ. — Это ведь так далеко. Одинокая девушка без хозяина, отца или мужа у любого солдата вызовет подозрения, и если он не найдет у тебя документов, тут же отправит в тюрьму, а оттуда снова на распродажу. А теперь у тебя и вовсе клеймо…

За стеной послышались уверенные шаги. Это несомненно был Эктор. Пея и Рипша тут же отсели подальше от меня. И правильно сделали: сочувствовать мне — это для надсмотрщика значило то же самое, что разделять мои взгляды. Им могло достаться не меньше чем мне. И почему я не смогла тогда в лагере воткнуть в Эктора клинок? Почему не решилась? Может быть, была бы уже на полпути к Холодному морю.

Он вошел в нашу темную конуру.

— Живая? — спросил он, светя на меня чадящим фонарем.

Никто ему не ответил. Тогда он подошел и рывком развернул меня на спину. Я не могла сдержаться и застонала, потому что в истерзанную и окровавленную мою плоть вонзились тысяча острых соломинок.