Андрей Прусаков - Рождение героев

– А ортаны к вам приезжают? – спросил Дорард. – Говорят, их ортангиры пересекают Кхинор вдоль и поперек.

– Нет, не приезжают. Но я их видел, когда шел через пустыню, – вино сделало мысли тяжелыми, а язык легким, как перышко. – Они даже хотели меня убить. Сначала взяли в катящийся дом, а потом набросились… Но я убежал!

– Это на них похоже, – проговорил Дорард. – По старым законам ортанам принадлежит все, что они найдут в пустыне.

– И ты один шел через Кхинор? – вытаращил глаза Норлен.

– Шел. А что здесь такого? – весело болтал Шенн, чувствуя, как глаза начинают слипаться. От усталости и набитого битком желудка клонило в сон. – Шел и шел. Пока не пришел. Морроны за мной увязались, но я их… – Он рубанул рукой воздух, едва не упав со скамьи.

Семейство Дорарда изумленно качало головами. Никто из арнов не поверил бы подобным россказням, но чужак пришел оттуда, откуда никто никогда не приходил. И говорил со странным акцентом, и одежда была чужой, и оружие…

Дорард велел сыновьям отнести уснувшего гостя в спальню, а сам вновь взял в руки его меч. Великолепный, сбалансированный клинок с рукоятью, оправленной драгоценными асирами, стоил целое состояние! И он так спокойно отдал его!

Хозяин вышел во двор. Солнце садилось, и приток великой реки лениво отражал его последние лучи. В задумчивости Дорард взял старую железную острогу и положил на колоду. Посмотрел на клинок – и с размаху рассек острогу надвое. Затем вновь осмотрел лезвие – ни зазубрины, ни следа. Вот это сталь! Его собственный меч по сравнению с этим – игрушка. Он вернулся в дом и повесил клинок на место. Чудной гость. Молодой, но держится достойно. Глаза смелые и видывали немало, на щеке заметный шрам. Не говорит, что воин, но путешествует с мечом. Пришел неизвестно откуда, но знает язык арнов и Ринересс. Непростой человек. В этом Дорард ничуть не сомневался.

Шенна никто не будил, и проснулся он поздно, хотя привык вставать с рассветом. Чувство безопасности вкупе с выпитым вином расслабили юношу. В доме было тихо. Шенн надел геды, кем-то заботливо снятые с ног, и вышел в комнату, где вчера обедали. Никого. Куда ж все подевались? Он увидел свой меч и заплечный мешок, висевшие на одном гвозде. Шенн снял их и вышел во двор. И увидел Дорарда. Раздетый по-пояс, коренастый хозяин колол распиленное на куски дерево, а один из сыновей аккуратно складывал поленья вдоль ограды.

– Проснулся? – заметил его Дорард. – Зачем вещи взял?

– Мне надо идти дальше. В Шедор, – вспомнил он прозвучавшее вчера название.

– Шедор подождет. Завтра пойдешь. Сегодня оттуда вернется мой брат, и ты сможешь расспросить его о дороге.

– А как идти в Шедор? Есть дорога? – спросил Шенн.

– Река – наша дорога. По земле добираться долго, слишком непроходимые леса.

Шенн еле заметно усмехнулся. Странно слышать о непроходимых лесах.

– Вы плаваете по реке? Как? – спросил он.

– Не на надутых же шкурах! – усмехнулся хозяин. – На лодках.

К полудню Шенн осмотрел весь дом и даже залез на башню. Вид сверху был замечательный: далеко на западе виднелись горы, к северу простирались леса, а на востоке до самого горизонта синела гладь великого Кхина. Река, у которой стоял дом Дорарда, была его притоком и, рассекая лес желтыми отмелями, уходила куда-то вдаль. Как объяснил Норлен, сопровождавший Шенна повсюду, эта река, носящая название Фегнор, несла воды из озера Гнор, на берегу которого и стоял город Шедор.

Сама башня предназначалась для дозора, и семья Дорарда служила дозорными, охранявшими земли Шедора от хелмаров. Хелмары были грозой побережья. Морские разбойники нередко плавали по Кхину и грабили расположенные у берегов селения. Воины одана, призванные охранять побережье, часто не поспевали, и почти безоружные селяне спасались, как только могли. Хелмары были не столь кровожадны, как морроны, о которых в этих местах знали только понаслышке. Они не ели людей, но старались захватить живыми, чтобы использовать как рабов.

– А что такое «раб»? – спросил Шенн. В первый же день он услышал и узнал столько, что голова напоминала бурлящий от новых знаний котел.

– Раб – это живой мертвец. Его жизнь принадлежит хозяину. Он делает всю тяжелую работу, работает от рассвета и дотемна, и ночью не знает покоя. Лучше умереть, чем стать рабом.

– По-моему, лучше убежать, – не согласился Шенн.

– Рабы не могут убежать, – сказал Норлен. – У них нет ни воли, ни желаний. Своей магией хелмары отнимают у них волю…

Еще Шенн узнал, что Шедор – самый южный город Арнира и дальше на юг простираются нехоженые земли, пристанище свободолюбивых мергинов. В дне пути отсюда есть одно из их селений.

– А кто это – мергины? – спросил Шенн. – Кажется, это слово означает «противник».

– Верно, чужеземец, ты неплохо выучил наш язык… Они арны, как и мы, только не желают жить по нашим законам. Они не веруют в трех Сущих и слушают только своих судей и своих вождей. Потому их и называют мергинами…

Брат Дорарда вернулся лишь к концу дня, и поездку решили отложить на утро. Вместе с ним из Шедора приплыла его семья: жена и две уже взрослые дочери. Глядя на них издалека, Шенн принял их за юношей, до того ловко они управлялись с веслами, и лишь длинные волосы с вплетенными в них лентами выдали их пол. Девушки рассматривали Шенна с удивлением, не решаясь заговорить, но выглядели отнюдь не робкими. И та, что помладше, с ясными, как воды великой реки, глазами, решилась заговорить:

– Из какой ты страны, чужеземец?

Шенн замялся. Что ответить? Из Леса, где поклоняются дереву-людоеду? Он никогда не забудет своей родины, но после знакомства с Ольфом второй родиной стал считать затерянный в песках безлюдный Руаннор.

– Мне сказали, ты можешь говорить на нашем языке…

– Говорю, – признал Шенн.

– Так откуда ты? – с любопытством спросила девушка.

– Из Руаннора.

– Я знаю много городов! – похвасталась она. – Ринересс, Далорн, Эшнар, Шедор… Но о Руанноре никогда не слышала…

Ее отец, окинув пришельца подозрительным взглядом, взял ее за руку и увел в дом.

Ночью Шенн проснулся. Невнятная тревога вдруг завладела им, и юноша вышел из дома. Дозорный на крыше обернулся, услышав его шаги, и поднял руку. Шенн махнул в ответ. Прохлада ночи освежала и успокаивала. Надышавшись вдоволь, он вернулся в постель.

Завтра в дорогу.

Следующие дни прошли как в бреду. Смерть Кинары настолько ранила девушку, что занимавшийся с Далмирой Оллок без конца бранил ее за недостаточную концентрацию. Слова умершей звучали в мозгу, перекрывая наставления Оллока, и хлыст мастера не раз попадал по телу еле сдерживавшего слезы хартога…

– Завтра у тебя бой! – жестко сказал однорукий. Он остановил урок и подошел к девушке. Рука наставника схватила Далмиру за подбородок и вздернула его вверх. Бесстрастные, немигающие глаза впились в ее лицо: – Кинара мертва, и слезы не воскресят ее! Хартог должен думать о себе и своем оружии – только тогда он будет достоин жизни!