Надежда Тутова - Уж замуж невтерпеж

— Ладно, дэточка, не переживай, — суетился вокруг меня трактирщик, помогая встать и отряхнуться.

— Я и не переживаю, — пробубнила сквозь зубы.

Честное слово, совсем не переживаю. Я от страха просто трясусь!

Видимо успокоившись и поверив моим словам, Тванери вновь принялся за «урок»:

— Попробуем еще раз. Давай, давай. Все же хорошо, что лошадка спокойная, — вынужденно похвалил мужчина Зорьку.

Та даже ухом не шевельнула. А во мне взыграла гордость. Ненадолго: ровнехонько до того момента, как Тванери подвел меня к седлу и принялся наставлять по новой.

Сколько еще таких разов было, даже сказать не могу — сбилась со счета, стараясь воплотить в жизнь чаяния Тванери. Меня спасла жена трактирщика, выглянувшая во двор узнать, где же это пропал муженек. Мой благодарный вздох услышала только Зорька, но оценка кобылы была как раз в духе всех ее действий — полнейшее равнодушие.

Задерживаться в Мальбурге дольше не было смысла. Даже туманное утро не вынудило изменить решения. Тванери долго крутил ус, присматривая за сбором провизии. Почему-то мне казалось, ему совсем не хочется меня отпускать. С чего? Знала бы, сказала. Посмотрев на седельные сумки, едва не застонала: это сколько ж еды туда уместили?!

Уже расплачиваясь, я обратила внимание, что Тванери слишком пристально рассматривает меня. Видимо поэтому сдачу он дал не просто больше положенного, а вообще вернул все, еще и с добавкой.

— Э… Уважаемый, тут слишком много, — я попыталась обратить внимание трактирщика на его ошибку: по моим прикидкам, здесь и деньги за постой, и за еду, да и за карту.

Тванери будто не слышал моих слов. Повторение получило тот же ответ, в смысле никакого ответа и не было.

— Ты ведь Мелег и та дочь… — внезапно, то ли спрашивая, то ли утверждая, выдал трактирщик.

— Да… — от испуга мой голос был едва слышен: откуда он знает моего отца? А может он знает совсем другого Мелегита? Зачем я тогда «да» ляпнула?

Тванери покрутил ус, задумчиво оглядел меня еще раз с макушки до носок, выдав:

— Куда ж Златоглавый смотрел?..

Ик… Это он о ком?

Спросить не удалось, поскольку, свистнув Тавра, трактирщик подхватил одну из сумок, поручив вторую сыну, и направился во двор. Все верно, мне уезжать пора.

Повторять вчерашние мучения не пришлось: Тванери без лишних слов усадил меня на лошадь, пристроил понадежней сумки и сам повел Зорьку к воротам. На прощание с задором и огнем странствий в глазах — точь-в-точь, как у папа, когда он рассказывал о былых походах, он сказал:

— Отцу привет от Безусого передавай!

И, не дожидаясь ответа, хлопнул Зорьку по крупу. Кобыла обижено фыркнула и относительно резво поскакала по улице.

Безусого? Это он о себе? А как же… ну, та растительность, что у него над верхней губой имеется? Эх, опять вопросы без ответа.

Странная я, наверное. Если бы пришлось вести дневник, где описывались все происходящие со мной события с того самого дня в середине ньяра, когда так и оставшийся безвестным бандит украл меня из деревни тетушки Гретты, записи были б весьма сумбурными. Почему? Все просто: иной день описывался бы до минуточки, а иные недели и строчки одной не удостоились. Вообще-то в детстве у меня был дневник. Я тогда впервые поехала с родителями и братом в Патир. Мне выпало очень важное задание: отвлечь папа, пока маман с братом покупают подарок к его дню рождения. Гуляя по одной из торговых улочек, в маленькой лавке, в окне на подставке я увидела… книгу в ярко-алой атласной обложке, расшитой желтыми цветами с зелеными листьями. Я забыла обо всем: и о папа, и о поручении маман, не замечала шум улицы — книга манила меня. Проследив взглядом, папа сразу понял, что так увлекло дочь. Не говоря ни слова, он взял меня за руку и повел в лавку. Степенный владелец сей диковинки рассказал, что это не книга, а дневник. Странное слово смутило, но отнюдь не разочаровало. Папа поведал, что дневник, это как книга заклинаний у волшебниц, только девочки пишут туда свои секреты, мечты, приключения. Но писать надо очень аккуратно и красиво, ни разу не ошибившись. Помню, как обещала папа писать без ошибок, одинаковыми ровными буквами. Прячущий улыбку в складках губ купец, нахмурив брови, строго наказал держать слово, а не то дневник улетит от меня и вернется в лавку, дожидаясь новой владелицы. Папа заплатил тогда целый злотник, даже не задумываясь. От избытка чувств я молчала. Я была невероятно счастлива, будто на моих глазах свершилось чудо. В какой-то мере для маленькой девочки все так и было.

А в дневнике я ничего и не записала — не нашла достойных слов. Потом я его подарила маман на Новый год. Вела ли она его, не знаю — ведь это был уже ее дневник.

Первый день, тот самый, когда я покинула Мальбург, навсегда останется в моей жизни как самый болезненный. Даже призывание золота в сравнение не идет. Ну, почему мне никто не сказал, что новичку ехать в первый раз надо не больше пары часов. Я… да я как самая настоящая дурочка промаялась в седле почти до вечера! Усадить-то меня Тванери в седло усадил, а вот как я слезать буду, не подумал. Я, естественно, тоже. Нежданно выяснила, что ехать с кем-то в седле и самой — совершенно разные вещи! Слезть я не могла, даже сдвинуться. Оригинальная композиция, застывшая у какого-то оврага, напоминала забытый горе-скульпторами памятник. Мы постояли чуть-чуть. Потом еще постояли… И еще… Зорька, при всем своем равнодушии, явно не намерена была и далее изображать скульптуру. Как именно, я не поняла, но кобыла измудрилась не то чтобы скинуть меня, а скорее помогла урониться точнехонько в овраг. Хорошо хоть не в кусты — они же царапаются!

Из оврага пришлось выползать, поскольку ноги объявили забастовку, ни в какую не желая двигаться. Мда… И как это у наездников ноги колесом не становятся? Лично у меня… Эх, хорошо, что это было только с непривычки — через недельку пообвыкла, ноги формы не поменяли, только болели… Словно мне их отдавили, перекрутили и порубили одновременно. Впрочем, спина, руки и все остальное болело не меньше.

На следующий день взбиралась в седло… Даже вспомнить страшно! Но деваться некуда. Благо, Зорька такая равнодушная. Правда, на заре она меня таки разбудила, потребовав положенный паек.

А седлала как? А взнуздывала? Тоже страшно вспоминать. Если бы не овинник из Верховских конюшен, так бы бедная Зорька и мучалась, а вместе с ней и я. Конечно, объяснения овинника не шли в сравнение с речами Тванери, зато было весьма наглядно. Правда, все детали и узды, и седла овинник именовал «штуковинами». Да ругался сильно…

Немного пообвыкнув в верховой езде, я выяснила, что у меня довольно много свободного времени. Которое я, естественно, потратила на всяческие размышления. Во-первых, Зорька все-таки меня боялась, точнее, чувствовала ипостась пиктоли. Почему? Все просто: пришлось как-то наблюдать, как она шагает без меня. Она именно шагает, а когда я сижу на ее спине, бодренько цокает по дороге. Кажется, это называется рысить. Но я могу и ошибаться. Во-вторых, едем мы все же намного медленнее ожидаемого — до ближайшей деревеньки добирались три дня, вместо одного. Но я ведь и не слишком хороший краевед и путешественник, вполне могла неправильно время рассчитать. В-третьих, не все так просто у Фларимона с Лойритом. Пусть я и не идеал, но уже понимаю, что невозможно скакать днем и ночью с редкими остановками — лошадь, да и всадник такого не перенесут. Но ведь это было, я своими глазами видела, да и не только видела… Тогда как Лойрит выдержал все? Опять вопрос без ответа. Хотя спросить можно у Фларимона, но для начала его найти надо. А этого я делать не собираюсь. Почему? Ну… много причин. Самая же главная — я все еще влюблена в него. Эх, никогда не думала, что любовь точно хворь — кажется излечилась, но она только прячется поглубже, чтобы в самый неподходящий момент напомнить о себе. В-четвертых, в свете периодических падений с лошади, в который раз порадовалась относительной неуязвимости пиктоли. Да, именно относительной. Не надо думать, что пиктоли бессмертны и прочее. Несмотря на прочность кожи в ипостаси пиктоли, нам можно нанести смертельную рану. Ведь даже самый прочный доспех можно пробить… Шутка природы, а может Всевышнего или Лукавого, но пиктоли можно убить… золотым клинком. Да-да, именно золотым. Только какой сумасшедший будет ковать меч или кинжал из чистого золота самой лучшей породы? Только колдун какой. Да и то ритуальный будет, а им особо не повоюешь. Маман говорила, что сочетание нужной длины клинка и качества самого золота весьма редко встречается. Папа добавлял, что лично он слышал о трех таких кинжалах в Листиге, парочке в Фелитии и одном не то в Бруйси, не то в Аломе, причем все они лишь церемониальные предметы — воплощение легендарного оружия сэра О реста, одного воинствующего святого, хранящиеся в храмах, посвященных оному праведнику.