Карен Миллер - Утраченная невинность

Достаточно сильное потрясение, чтобы лишиться разума.

Как такое может быть? Я ведь Морг! Я непобедим!

Смерть, его самый опасный и некогда побежденный враг, смеется над ним. Ждет во тьме и хихикает злорадно. Радуется, потирает свои жирные лапы. Ждет не дождется, когда умрет тело жирного глупца. Тогда чары исчезнут, и душа Морга освободится, чтобы погибнуть.

Нет, кричит Морг. Тебе не победить. Я не умру. Меня зовут Морг, а это имя значит Победа! Ты не сокрушишь меня. Ты никогда не одержишь верх. Выход есть. Выход должен быть. Разве я не бессмертен? Бессмертный не может умереть. Я не могу умереть!

Нет, можешь, говорит Смерть. Здесь и сейчас — можешь.

Морг знает, что Смерть говорит правду, и его охватывает отчаяние. Впервые за многие века он оказался в обстоятельствах, которые создавал не сам и которые не может контролировать. Впервые за многие века он испытывает страх. Увечья, причиненные этому чужому телу, ужасны. Даже с его огромной мощью оно может кануть в жадную пучину смерти. Увлекая его с собой.

А если нет, если он сохранит жизнь в теле жирного глупца? Тогда Дурм будет жить, но как? Как ущербный калека? Неполноценное существо с ограниченными способностями? Если не излечить этот искореженный остов, от него не будет никакого толку. Что тогда? Он обречен провести вечность в изуродованном теле Дурма?

При мысли об этом Морг воет, извивается и колотится в решетки своей темницы. Больная плоть Дурма сотрясается от его ярости. Слабое сердце едва не останавливается, из легких выходит воздух. Морг паникует, отказывается от бесполезных эмоций и концентрирует волю. Бейся, сердце! Работайте, легкие!

Умирающий Дурм нехотя подчиняется.

Морг размышляет. Он здесь только с одной целью: снести вознесшуюся в гордом золотом сиянии Стену Барлы и стереть в порошок предательские сердца ее потомков; тогда он сможет объявить, что весь мир, до самого последнего клочка, принадлежит ему. Для этого ему необходимо тело. И если Дурм не может больше служить данной цели, то нужно найти другое тело.

Другое тело…

Он даже не знает, возможен ли подобный переход.

Я сделаю его возможным, клянется Морг. Я беспределен, и я закончу то, что начал. После этого жирный Дурм может умереть, и да будет так. Заодно со всеми его друзьями.

Время идет, и вместе с ним развертываются события, скрытой причиной которых является он. Скоро жуткая черная магия, выпестованная извращенным разумом, расцветет махровым цветом, затем увянет, затем умрет. Он должен быть там, чтобы увидеть это. Он должен быть там и насладиться моментом, когда начнутся кровавые дни, знаменующие конец света, — так называют его эти глупцы.

Я Морг, приговаривает он. Бессмертный и неуязвимый. Я не чувствую боли. Я не знаю страха. Используя разум, он ткет покров из истончающейся нити жизни Дурма и устремляет свою волю в бесконечность.

Живи, Дурм, живи, грозит он в пространство, окружающее его. Живи, жирный глупец. Потому что я — Морг, и я с тобой еще не покончил.

Мэтт вздохнул, потом потянулся. Времени потребовалось гораздо больше, чем он думал, но наконец израненный жеребенок был освобожден от всех заноз и впившихся в шкуру щепок; Мэтт смазал раны заживляющим зельем и отнес его в стойло, где бедняга и задремал на куче соломы. Погладив жеребенка по пятнистой серой шее, шталмейстер присел, прислонившись плечом к стене конюшни. Больше здесь никого не было, все остальные уже ушли отдыхать, и он просто сидел, наслаждаясь покоем, тишиной и близостью лошадей. Жеребенок прядал ушами во сне, и Мэтт снова погладил его, чувствуя облегчение от прикосновения к живой, теплой плоти.

Загнанная глубоко внутрь, боль затаилась, словно волк в кустах. Вся королевская семья, кроме Гара, погибла, и представить, каким будет мир, в котором завтра проснется город, было невозможно. Что все это будет означать для него и Дафны, для Вейры и остальных из Круга, для Эшера — Мэтт не знал и слишком устал, чтобы думать об этом сейчас. Слишком боялся думать. Тени прошлого подобрались совсем близко, они выступили из темноты и коснулись его холодными руками. Он ждал их, и все же они застали его врасплох.

В конюшне и за ее пределами повисла тишина. Мэтт закрыл глаза и позволил себе слиться с этой тишиной. Позволил себе дышать, просто дышать и улавливать легкие изменения и колебания невидимых энергий, струящихся в ночном воздухе. Он призывал свой дар, просил его раскрыться и проверить, как движется и течет магия в мире.

Что-то было не так. Чего-то… не хватало.

Сосредоточившись, он постарался точнее определить ощущение. Чем оно вызвано? Не смертью, хотя гибель короля Борна была тяжелой утратой. Он пережил смерть многих могущественных доранцев, но не замечал сколько-нибудь значимых изменений в мире. Тишина, вызываемая их уходом, быстро сменялась гомоном тех, кто приходил им на смену.

Нет, тут что-то иное. Перемена связана с неким ощущением, которое он пережил когда-то. Тогда, в первый раз, у него волосы на голове встали дыбом, а в душу проник ужас. Он не мог объяснить его ни Дафне, ни себе. Единственная диссонирующая нота в хоре магии Лура, тонкая, резкая и злая. А для человека с его талантом восприятия мира — ядовитая.

Эта нота молчала. Он неделями слушал ее негромкий злорадный голос и почти привык к нему; внезапное же отсутствие прозвучало громче, чем крик.

Но почему ? Почему она исчезла? Исчезла так же внезапно, как появилась? В полном замешательстве он раздвинул свое восприятие до крайних пределов, стремясь отыскать ответ.

Раздражающе веселый голос вернул его в реальный мир:

— Ты похож на человека, который пытается по запаху определить, не сбежало ли молоко.

Мэтт вздохнул и открыл глаза.

— Дафна.

Она стояла в дверном проеме, маленькая и стройная; голову и плечи покрывала зеленая шерстяная накидка. Удивленно подняв брови, девушка сказала:

— Твой призыв прозвучал так настойчиво. Что случилось?

Обеспокоенный их голосами, жеребенок завозился в соломе.

Мэтт успокоил его, погладив и прошептав несколько ласковых слов. Потом встал и направился к выходу. На освещенном лампами дворе было тихо, только из конюшни доносилось пофыркивание лошадей, да в соседнем леске ухали совы. Парни Мэтта находились наверху, в помещении для отдыха. Они либо спали, либо играли в карты, так что говорить можно было открыто, не таясь.

Но даже теперь он старался, чтобы слова не звучали громко.

— Борн погиб. Королева тоже. И Фейн. Дурм совсем плох и может не пережить эту ночь.

Дафна потрясенно молчала. На лице застыло изумление — значит, и она не предвидела это. Странно, но Мэтту почему-то стало легче. Если бы она знала, но не сказала ему…