Карен Миллер - Утраченная невинность

Морг почувствовал, что дух его трепещет. Он услышал скрип постели — Джарралт склонился над ней. Теплое, свежее дыхание овеяло дряблую кожу на лице старика. Джарралт положил свои сильные прохладные ладони на его щеки. Морг слышал его зловещий шепот.

— Тень опускается на тебя, Дурм. Ты чувствуешь ее? Это тень Дома Джарралтов, и она низведет тебя в бесконечную тьму…

Руки, сжимавшие лицо Дурма, напряглись. Подушечки пальцев, горячие, как угли, сильно надавили на веки, едва не прожигая их. Морг ощутил, что душа его вздрогнула, почувствовал мощное тяготение силы к силе, подобного к подобному, услышал гимн похоти, жадности и неутолимой жажде. Откуда-то издалека донесся пронзительный, исполненный страдания вопль Дурма.

— Посмотри на меня, ты, пропитанный зельями труп! — прошипел Джарралт. — Посмотри и убедись, что я победил!

Пальцы Джарралта подняли веки Дурма и обнажили глаза, в которых читалась безграничная тоска. Морг увидел ослепительный свет, восславил его, воспрянул, ощутил вспышку силы и воли, необходимую для прорыва той преграды, которая отделяла его от внешнего мира. Липкие оковы гибнущей плоти, наконец, упали, и он освободился от искалеченного тела Дурма, от этой ужасной тюрьмы, освободился, чтобы излить себя в новое пристанище — совершенное, жизнеспособное, сильное и ненасытное тело.

Джарралт открыл рот, чтобы закричать, и Морг излился в него. Он протек по артериям и венам, впитался в кожу и сухожилия, проник в мышцы и кости, и уже через мгновение в теле не осталось ни единой клетки, которая не принадлежала бы ему. Покинутое тело Дурма осталось лежать на постели — искалеченное, безмолвное, умирающее, неспособное поведать кому бы то ни было о замыслах Морга.

Морг брезгливо отошел от него, как человек, который случайно наступил на кучу отбросов, и с некоторым трудом, чтобы размяться и привыкнуть к новому телу, прошелся по палате. Тело было хоть куда — мужчина в полном расцвете сил, стройный, гибкий, невероятно привлекательный. Наконец-то он получил плоть, не уступающую его душе! Загнанный в дальние уголки сознания, Джарралт пронзительно кричал, метался и рыдал.

Распростертый в постели Дурм дышал медленно и тяжело, с трудом, словно нехотя, втягивая воздух в легкие.

Морг улыбнулся.

— Жирный дурак. Как жаль, что ты не видишь моего триумфа. — Эти слова были произнесены глубоким, выразительным голосом Джарралта, и Морг приятно изумился. Он привык к хриплому карканью Дурма. Протянув руку, он коснулся щеки старика холеным пальцем и приготовился прекратить его никчемную жизнь.

Дверь в палату отворилась, раздалось предупредительное покашливание, и вошел Никс.

— Простите, но настало время процедур. Если пожелаете, можете зайти завтра.

Морг отвел руку.

— Конечно, Никс. Его состояние — тоже государственное дело, и я должен им интересоваться.

— Да, господин. Надеюсь, вы довольны посещением?

Морг наклонился, заботливо поправил и взбил подушки на постели Дурма, повернулся и ласково улыбнулся лекарю.

— Доволен ли я? — спросил он своим новым, таким красивым и музыкальным голосом. — Дорогой мой Никс, ты даже представить себе не можешь, как я доволен.

Мэтт чувствовал себя отвратительно и не стал дожидаться, пока ему на смену приедет Ганфель. Собрав пожитки, он улучил момент, когда на дворе никого не было, и покинул конюшню. Он снял комнату в городе, в гостинице Вери. Ему хотелось побыть одному, чтобы понять весь смысл случившегося и решить, что же делать дальше.

Эшер уволил его. А Дафна стояла рядом и позволила ему сделать это. Она даже пальцем не пошевелила, чтобы удержать его…

Боль, причиненная ссорой с друзьями, была непереносимой. Видит Джервал, он избрал наихудший стиль поведения. Глупец. Надо было выждать. Поговорить с Дафной где-нибудь в другом месте. А самому хорошенько все обдумать. Она скаковая лошадь, а не племенная кобыла. Он сам когда-то сказал это Эшеру, но забыл собственные мудрые слова и, словно сопливый мальчишка, самонадеянно вознамерился укротить Дафну. Ведь давно знал, что она влюблена в Эшера. Видел своими глазами, что она только что поднялась из его постели после ночи любви, раскрасневшаяся от страсти и неспособная к трезвым суждениям.

И ты еще спрашиваешь, почему она иногда сомневалась в твоей мудрости?

Что ж, молоко убежало, и кувшин разбился на мелкие кусочки. Она ясно высказала свое решение.

Уходи, Мэтт. Ты мне больше не нужен.

Положим, Дафне, может быть, и не нужен, но для дела необходим. И пропади пропадом распоряжение Эшера. Он не может похоронить себя в Глубоких лощинах, это слишком далеко. Беда в том, что и в Доране нельзя оставаться. Надо идти в другое место, безопасное и не очень удаленное, откуда можно наблюдать за Дафной и ее Невинным магом, не боясь быть замеченным.

Чувствуя себя предателем, он покопался в своем мешке и извлек осколок кристалла. Он никогда еще не пользовался этим предметом. Даже не думал, что придется его доставать. И не говорил Дафне о нем.

Вейра ответила почти сразу. Сначала она удивилась, затем встревожилась.

Маттиас? Это ты?

— Да, Вейра, это я. — Он сам удивился, но на глаза вдруг навернулись слезы.

Она почувствовала это, и ее голос смягчился:

Что случилось, дитя?

Торопясь и сбиваясь от волнения, он рассказал ей все.

Мне следовало предугадать это. Я знала, что она любит его, а в последнее время она стала… хитрить. Увлеклась чувством и почти забыла о Пророчестве. Ты не можешь снова с ней поговорить? Попробовать восстановить взаимоотношения?

— Нет. Она закусила удила. Теперь она слушает только Эшера. Если останусь, если буду настаивать на разговоре, то, боюсь, она зайдет еще дальше, и мы окончательно разругаемся, а я ей еще понадоблюсь.

Как и мне, дитя, и всему нашему Кругу. Поэтому приходи ко мне, и мы вместе будем ждать, когда колесо Пророчества снова придет в движение. Джервал еще не оставил нас.

Облегчение было настолько полным, что он едва не разрыдался. Он не один. У него есть куда идти. И у него есть долг.

— Хорошо, Вейра, — ответил он на призыв. — Я соберусь и выйду на рассвете.

Ярким весенним днем под цветущими вишнями королевского сада Гар бегает за своей смеющейся сестренкой меж цветочных клумб и розовых кустов, петляет вокруг декоративных камней и молодых деревьев. Он догоняет, но старается немного отставать. У нее пухлые ножки, босые детские ступни беззаботно топчут траву, и она визжит от удовольствия. В солнечном свете ее волосы сияют золотом и наводят на мысль о короне, которую ей предстоит носить.

— Догони меня, Гар! Догони, догони!

Он и не собирается, но она не знает об этом. Он делает вид, что не поспевает и задыхается.