Дмитрий Денисов - Изначальное желание

Но человека то не удовлетворяло. Он всем сердцем чувствовал — изначальное желание не может быть предано забвению. Он знал — оно вечно. Он хотел отыскать его, во что бы то ни стало. Смыслом его жизни стало лишь единственное желание — отыскать изначальное желание…

И вдруг он понял, что уже нашел его. Все это время, что провел он в поисках, желание уже крутилось вокруг и нашептывало сладкую истину. И только теперь он разобрал слова и осознал его. Он понял, что есть изначальное желание. Это желание быть сильнее, чем ты есть. Желание быть умнее, чем ты есть. Желание превосходить самого себя. Желание неукротимого стремления вперед. Или, попросту говоря — желание существования.

Глупые называли это манией величия, причем сами тайком мечтали о том же. Они лишь мнили себя великими, хотя таковыми не являлись. Мудрецы называли это движением или сутью жизни, и все глубже постигали эту тайну, противопоставив ей суть смерти. Простые люди и вовсе не желали о том задумываться, полагая, что существование — само собой разумеющееся явление, которое совершенно не зависит от них. Сам же он это никак не называл. Лишь образно — изначальное желание. Да и какой смысл в словах — они лишь символы истины, не более. Они нужны только для понимания других людей. Людей и их желаний. И люди для него стали символом желаний. А все желания мира — символом единого изначального желания. Символом единого бытия, единого существования, единой истины.

Вот тогда он стал обретать единую силу. Великую силу. Она заключалась в желание постигать иные желания. Вбирать их в себя. Сила стала переполнять его, она толкала отправиться в далекое странствие, на поиски новых желаний. Сила наполняла его ноги, его руки, его мысли. Сила не давала покоя.

Наконец, настал момент, когда человек не выдержал, и отправился в неведомое странствие. Но оно не было неведомым, оно лишь казалось таковым. Он шел, не зная куда, и не понимал, что его ведут именно туда, куда он рано или поздно придет. Пока он шел, он чувствовал, как сила его растет и множится. Он совершал как плохое, так и хорошее, но боль и радость вспыхивали лишь отражением в глазах других. В его же глазах все деяния становились изначальным желанием. И это приносило неземное блаженство, это приносило извечное счастье. Изначальное счастье — счастье творения. Он шел и вершил судьбу: свою и всего окружающего мира. Ничто не могло остановить его. Ничто не пыталось остановить его. Да, на его пути возникали преграды, но он сам создавал их для себя, чтобы путь его был весел и необычен. Непосильных же преград на его пути не возникало. Так как сила его не ведала таких преград. И она вела его туда, куда он должен был прийти в любом случае.

Путь его был долгим и трудным, хотя самому ему он казался быстрым и легким. Человек стал замечать, как его растущая сила с легкостью воплощала все его мимолетные желания, ибо изначальное желание всегда выше любого мимолетного. Но он также стал замечать, что его желания перестали походить на человеческие. И в один прекрасный момент он, наконец, понял, что он уже не человек. Поначалу такое откровение пугало и тяготило. Но после он улыбнулся и исполнился гордости. Это возносило его над окружающими. Над теми, кто упивался мимолетными желаниями и не думал о вечном. Он словно обрел крылья и взлетел над людьми.

Однако людей переполняла черная зависть, когда они поднимали головы вверх. Они тоже хотели взлететь, но никому не удавалось. Некоторые лишь смогли высоко подпрыгнуть — не более. Изначальная сила возвращала их на землю. Они больно ушибались, либо разбивались насмерть, если подпрыгивали очень высоко. Вот почему их зависть стала превращаться в ненависть, которая принялась расти и темнеть.

И тогда человек, который уже был не человек, опустился на землю. Нет, он не боялся их ненависти. Он давно научился одинаково относиться как к хорошему, так и к плохому. Ему стало жаль тех, кто внизу. Он спрятал крылья и принял простой облик, чтобы в нем снова увидели человека. Простого, неприметного с виду человека. Он посещал разные города и страны, он разговаривал со многими людьми, от нищих до королей. И везде творил чудеса, неподвластны человеческому разумению. Иные прекрасные, иные ужасные, но все, как одно — чудесные. Многие пытались понять его, но так и не смогли. Он же не жаждал понимания. Он хотел лишь вселить в их сердца надежду. Надежду на то, что даже самый простой человек может сотворить любое невероятное чудо. Стоит лишь захотеть. Или превратить свое желание в изначальное. Ведь это так просто.

Ему поверили многие, потому как им хотелось в это поверить. Другие смеялись над ним, потому как им хотелось над ним смеяться. Он тоже смеялся над смеющимися, и верил верующим. Презирающих презирал, а восхищающимися восхищался. Но не потому, что он был таков, не потому, что кого-то унижал, а кого-то превозносил. Он лишь хотел показать людям самих себя. Он, словно зеркало, показывал людям то, кем они были на самом деле. Но в глубине души он всех любил. Ведь то было его изначальное желание.

Он любил тех, кто верил ему, и тех, кто с презрением плевал вслед. Все они наполняли его силой. Он вбирал в себя частицу каждого, с кем хоть единожды встречался. И с каждым таким разом становился все сильнее и сильнее. Ему было безразлично, как к нему относятся: плохо ль, или хорошо. Он не делил изначальное желание. Он знал — вечное неделимо. Он просто обретал силу, входя в сердце каждого, и оставался там навсегда. В том и был секрет его могущества. Его безграничного растущего могущества. Истинного и изначального. Он заставил каждого думать о себе. Он заставил всех помнить себя. И все его запомнили навсегда. И помнят по сей день.

Девочка умолкла и поворошила палкой затухающий костер. Сноп искр взвился в морозный воздух, ночь отпрянула в испуге. Я задумчиво смотрел на пляшущие языки. Они с жадностью доедали остатки лакомства. Странно. А я думал — он вечен. Тио развернулась, подобрала несколько толстых веток, подбросила в костер. Странно, но теперь кучка хвороста не убавлялась. Я отрешенно глядел перед собой. Пламень отозвался довольной вспышкой и с аппетитным потрескиванием принялся поглощать новую порцию. Я чувствовал его желания. Он благодарил юную красавицу. Ведь она дарила ему жизнь, она давала право на существование. Хотя вполне могла обойтись без всего этого — мы с тем же успехом могли поговорить в темноте и холоде. Но нам хотелось, чтобы в нашей компании был еще и костер. И костер не оставался равнодушным. Он дарил ей тепло и свет, как знак благодарности. Ну и мне, разумеется. За компанию. Пусть я не подкидывал ничего, но искренне желал ему жизни. А потому он жил. И я пользовался его дарами в равной степени.