Дмитрий Денисов - Изначальное желание

— Сегодня произошло удивительное событие, — продолжал я, искусно путая следы.

— Какое?! — он настойчиво следовал по пятам.

Я огляделся, словно загнанная косуля, вздохнул и указал на шапку.

— Я нашел самого достойного человека в вашем королевстве.

— Вот как? — густые брови удивленно поползли вверх. Я тут же повел чутким носом. Так и есть — пахнет глубинной ревностью.

— Да, именно так. Один знатный человек дал нам настоящий гульден. Вот он лежит.

— Хм, точно! — отметил охотник, бросив хмурый взгляд в недра шапки. — Гульден…

— Это не милостыня, — пояснил я, не сводя холодных хищных глаз с парня. — Это показатель достойности нашего благодетеля. Тем самым он вознес себя выше других, кто с презрением швырял медяки. Намного выше. Ведь никто другой ни разу не давал и серебра, не говоря уже о гульденах. Ни разу! И ни разу больше не подаст. Значит нет тех, кто был бы достойнее его. Нету! И быть не может. По крайней мере, я так думаю.

Молодого охотника едва не сломало пополам. Он нервно передернул плечами, сморщился, скривился, позеленел и мученически потянулся к кошелю, что висел под просторным дублетом. Мы ожидающе замерли. Глаза Хвата, казалось, сейчас выскочат. Рот его приоткрылся, лицо вытянулось. Он снова не верил в происходящее.

Силки затягивались. Я тоже округлил глаза в наигранном удивлении, но уголки рта все ж предательски усмехались. Однако никто не обращал на меня внимание. Ни Хват, ни молодой охотник. Каждого интересовало исключительно свое. Одного — деньги, второго — чувство собственного достоинства. Но никак не я. А потому сделка получалась честной и выгодной. Каждый получал свое.

Второй раз за сегодня солнце щедро вспыхнуло на золотых гранях увесистого гульдена. Оно ласково играло, отражая те желания, с которыми расставался охотник, и получали мы. Но с тем же парень приобретал одно из самых дорогих — достоинство. То есть мы попросту обменивались желаниями. Всех эта сделка устраивала в полной мере. И закон равновесия желаний не нарушался.

Цепкие сильные пальцы в прощальной тоске стиснули золотую монету. Синий дублет тяжело всколыхнулся. Он закусил губу, еще раз вздохнул, заглянул в шапку и разжал пальцы. Гульден скользнул в темное чрево, довольно звякнул и притих.

Но на этом сюрпризы не закончились. Парень достал еще и серебряк. И отправил его следом. Хвата заколотило. Он часто моргал и хватал воздух широко раскрытым ртом. Я тоже вытянулся в изумлении и восхищении. Да…

— Вот вам! — то ли с досадой, то ли с гордостью выдал молодой охотник. — Знайте, что есть тот, кто достойнее любого. Да, никто не подаст гульдена, лишь один нашелся таковой. Но уж тем более никто не подаст золота и серебра одновременно. Таков вообще лишь один. И это я!

— О… вы…вы… — силился произнести я, но никак не мог. Вернее — не хотел. — Вы… я право…

— Чего?! — парень победно выставил ногу, словно поставил ее на поверженную тушу медведя. В свете солнца ярко заблестел лоснящийся сапог, вспыхнули золоченые шпоры. — Не видали такого?!

— Поистине не видали! — честно признался я.

— И не увидите! — самодовольно добавил он.

— Боюсь, не увидим, — поспешно закивал я.

— То-то же!

— Но… мы должны помнить такого великого человека?

— Меня зовут Лоухорн! — высокопарно воскликнул он, воздев голову. — Лоухорн — Благородный Олень.

— Ваше благородство не вызывает ни тени сомнения, — учтиво кланялся я, бросая взгляд то на него, то на шапку. — Вы подлинно доказали его. Мы никогда не забудем столь великодушного поступка. И поведаем всем о вашем величии. А это куда ценнее, чем даже гульден. Ведь деньги тратятся очень быстро, а имя живет в веках.

— То-то же! — повторил Лоухорн, победоносно отставив ногу. — Так что пусть ваш «кабан» утрет свой пятак. Благородный Олень выше его в своем достоинстве.

— Так и есть, — закивал я. — Так и есть, почтенный Олень. Вы поистине утерли его сопливый пятак своим благородным… э… поступком.

— Так что запомните меня!

— Уже запомнили, — с восхищенной улыбкой признался я.

— Хорошо запомните! — уточнил он, потрясая пальцем. Ярким сапфиром вспыхнул большой перстень.

Я церемонно развел руками.

— Лучше не бывает.

Он еще раз окатил нас взглядом, исполненным величия, достоинства, гордости и всего того, что, по его мнению, возвышало его над остальными людьми. В том числе и над нами. По крайней мере, в рамках его сознания. А мы те рамки не спешили раздвигать до размера реальности. Ведь они укладывались в нужные нам размеры.

Лоухорн развернулся, метнул на нас прощальный косой взгляд, стиснул крепкие молодые зубы, триумфально усмехнулся, и поспешил дальше. Мы долго провожали его глазами — он был высок и приметен в толпе. А еще его шаги отдавались звяканьем шпор.

Но вскоре затихли и они. Остался лишь запах его распаленной гордости за самого себя.

Хват сидел, ни жив, ни мертв. Он судорожно сглатывал, издавал странные утробные звуки, какие обычно люди не издают, и глотал воздух. Я равнодушно откинулся на теплую стенку забора и посмотрел ввысь. Там лениво шествовали облака. Интересно, если бы они умели говорить и мыслить, как бы они оценили себя? Чего они достойны?

Но облака молчали. И не потому, что не умели говорить и мыслить. И даже не потому, что не знали своего достоинства. А потому, что никакое золота мира не сможет отразить их величия. Они измеряют его иными желаниями, нам, к сожалению, неподвластными.

Вернее тем, кто не задумывается о вечном.

И такие правы.

Вечность неизмерима.

Молодой охотник скрылся в толпе. Но память о нем все еще удерживала горящее воображение Хвата. Он сидел с выпученными глазами и смотрел то на шапку, то на меня. Я же блаженно щурился и хранил полное безразличие к происходящему. Что мне то золото, которое вызывало у Хвата лихорадочный блеск в глазах. Ведь я могу иметь его столько, сколько пожелаю. Но не оно мне нужно, в отличие от этого нищего. А то, что много выше. И я снова посмотрел ввысь.

Хват, наконец, оторвался от созерцания своей дырявой шапки и взглянул на меня. Осторожно, ненавязчиво, с искренней благодарностью. С легкой завистью. Да, я показал ему, как заставить богачей расставаться с близкими сердцу гульденами. Но он прекрасно осознавал свои способности. А точнее их нехватку. Да, ему явно не под силу вести себя подобным образом с теми, кто выше его. Он не привык к подобной самоуверенности. Нищета растоптала ее без остатка. Он был нищим в полном смысле этого слова.

Хват украдкой поглядывал на меня. Он силился разглядеть во мне какой-то секрет. Мой же секрет в богатстве. В истинном богатстве. Оно-то и дает пьянящее чувство уверенности и превосходства. Даже над теми, кто богаче выглядит, ездит в дорогих каретах, владеет родовыми землями. Словом, имеет огромное, но все-таки ограниченное богатство.