Дмитрий Денисов - Изначальное желание

Здесь же расположился и я.

Я сидел в дальнем углу, сокрытый от любознательных глаз завесой сизого дыма. Сидел один — никто почему-то не подсаживался ко мне, несмотря на острую нехватку мест. Хотя чего горевать — прошло всего несколько минут, как я появился и одним взглядом освободил себе место. Пытливые глаза с живым интересом изучали собравшуюся публику. Впивались в нее настороженным пристальным взором, точно инквизиторскими клещами. И наслаждались глубинными людскими желаниями. Ничто не могло ускользнуть от моего взора. В последнее время он обострился и способен был видеть невидимое.

Мимо меня прошел молодой парень. Я ощутил его липкий подозрительный взгляд. И почувствовал волну острого холода. Он шел откуда-то от его груди. Да, так и есть. Там он старательно прятал длинный узкий стилет. Судя по запаху, тонкое жало уже пробовало теплую человеческую кровь. А вон тот стражник, вооруженный широким мечом, еще чист, ибо клинок его источает хрустальный, едва уловимый перезвон. Такой перезвон рождает девственное оружие, которое еще не обагрилось кровью. Очень часто мелькали маслянистые глазки хозяина. Он сноровисто бегал между столов, или резкими окриками подгонял едва поспевавших слуг. И глаза его тоже таили едва различимый шорох. Так обычно шуршит осыпающаяся кучка золотых монет.

А вот вспыхнули и заискрились глаза милой растрепанной девушки. Они призывно поблескивают в полумраке. Манящий огонек радушно трепещет за кованой решеткой ее желаний, словно приглашая внутрь. Слабый огонек — он едва тлеет. Но его можно легко разжечь, подбросив нового хвороста. Такого тяжеленького, круглого, золотого. Девушка громко и заливисто смеется, и с виду выглядит счастливой. Но в самой глубине, скрытой от остальных, ее глаза таят ледяную стужу. В этой стуже давным-давно погас другой робкий огонек — истинный. Огонек первой любви. Ее милый заливистый голосок похож на жуткий волчий вой. Тоскливый, одинокий и голодный. Но, повторяю, никто не мог расслышать подобного. Лишь я. Поверьте, было настоящим проклятьем слышать, видеть, и чувствовать недоступное остальным. И в то же время величайшим благом…

Время шло… нет, лениво ползло, превращаясь в тягучую липкую патоку. Она дурманила и привлекала к себе назойливых мух, что жужжали и утопали в ней, не в силах вырваться. Мух, которых снедала жадность, и невозможность избежать губительных объятий веселой и шумной таверны. Сладкий манящий плен, насквозь пропитанный всевозможными желаниями, словно мокрый плащ в непогоду. Желания скапливались здесь в неисчислимом количестве. Сплетались в тугой плотный клубок, схлестывались гибкими плетьми, жалили друг друга. Или сливались, точно разные напитки, упавшие в единое жаждущее чрево. Голодное жадное чрево таверны. Оно разверзлось и алчно глотало всех подряд. Оно проглотило даже меня. Бездонное и губительное чрево…

Почему же губительное? Почему люди должны лишать себя удовольствий? Почему кто-то не может упиться до беспамятства? Почему кто-то не может предаться игре в кости? Или поразить всех игрой на мандолине? Почему кто-то должен избегать соблазна стянуть чей-либо кошель? И почему кому-то нельзя сегодня вечером уйти в сопровождении молодой разгульной девицы? Как так? Что за бред? Ведь это и есть жизнь?

Да! Вы правы! Это и есть жизнь!

Но не стоит забывать, что здесь находится тот, кто может враз ее изменить. Изменить вашу счастливую радостную жизнь. Вашу противоречивую изменчивую судьбу. Тот, кто может решить за вас, каким станет ваш дальнейший путь.

Кто же это?

Так это я.

Да, я очень скромен, как вы уже смели заметить. Не видите? Ну как же. Я не кричу громче всех, требуя эля, я не лезу в чужие карманы, я не окидываю откровенным взглядом полупьяных девиц. Не жульничаю, играя в кости. Не кичусь своими виртуозными пальцами, перебирающими струны. И не смотрю с надменностью стражников, за плечами которых стояла мощь королевской армии — опоры здешних законов. Я просто сижу в сторонке, в самом дальнем углу. Ни с кем не пытаюсь заговорить, ни на кого не взираю с неприязнью.

Но с интересом. С ленивым интересом, с каким сытый кот наблюдает за мышиной возней…

При мне не было оружия, даже захудалого кинжала. При мне не было золота — ни к чему мне оно. А тело не укрывала добротная кольчуга, способная уберечь от ножа в спину. У меня не было дома, куда бы я стремился попасть, у меня нет семьи, которую я мог бы любить. И нет друзей, кому бы я мог доверять.

Но была у меня одна лишь жажда…

А ведь когда-то было все. Каким далеким и нереальным представляется мне то время. Словно сказочный сон, мимолетный, тающий в пучине воспоминаний, обрывочных образов и видений. Это сон, радужный сон, который давным-давно миновал, уступив место серой реальности. И пусть в круглых светильниках под потолком потрескивают свечи, пусть все вокруг пестреет от разноцветных одежд. Пускай хмель уже многим разогрел щеки и разжег глаза. Пусть вдоль стен тянутся ярко разрисованные рыцарские щиты. Пусть узкие оконные проемы мерцают вычурными витражами.

Пусть. Но для меня все принимало серовато-стальной оттенок. Правда таким сложным был он, что передавал всю реальность намного четче и острее, порой раскрывая невидимое…

Неожиданный голос прервал мои размышления.

— Вечер добрый, почтенный гость? Давно сидим? Вижу, вижу — давно. Но уж простите покорно, работы, сами видите, невпроворот.

Я поднял взгляд. Надо мной склонился толстый кабатчик, растянув дежурную улыбку. От нее веет откровенным презрением, так как вид мой красноречиво говорит о положении в обществе. Таких тут не жалуют, потому как брать с них нечего. Но обходятся осторожно, даже чересчур. Ведь знают, на что способен человек, лишенный всего. Кому уже терять нечего. А ведь мне, действительно, терять нечего. И опытный кабатчик читал это скорее в моих темных глазах, чем в лохмотьях.

Невысокий, тучный, но, не смотря на это, живой и проворный. Круглое красное лицо давно не видало солнечного света. Наверняка днем отсыпается после ночи работы. Рубаха, местами прилипшая от пота, закатана по локти. Она мерцает жирными пятнами, напоминая о великом трудолюбии хозяина. Или о нерасторопности его хозяйки. Кожаный передник поистерся за долгие годы монотонного труда. Руки мясистые и волосатые, пропитанные запахом пива и приправ. Но вот глаза быстрые и хваткие — чувствуется многолетний опыт. Он сразу видит, кому и что предложить, и с кого сколько взять. Или что нужно сказать, чтобы вежливо выдворить вон. Я молча и продолжительно посмотрел на него. Даже очень продолжительно. Он нервно задергался и опустил взгляд.

— Ну… вы… вы решились чего заказать, или так посидеть зашли? У нас, знаете ли, не очень хорошее место для отдыха. Зато есть отличные кушанья. А может винца? Или вы хотите развлечений иных?