Дмитрий Денисов - Изначальное желание

И ловкий хозяин поспешно скрылся среди гудящей толпы. Я остался наедине с недопитой кружкой и со своими мыслями. Я допивал и размышлял.

Если бы он видел все, что произошло со мной и сидящим рядом вором. Если бы мог он задумываться? То понял бы многое. Но думать — удел немногих. Тех, кто действительно может заставлять остальных выполнять свои прихоти. При этом платить им будет монетой, которую забрал у них же. Это гениально, и я только что доказал свою правоту. А совесть меня отнюдь не терзала, так как вору золото досталось подобным же образом. Даже худшим — оно пропахло кровью. Но я, в отличие от него, распорядился им иначе. Я не стал тешиться объятиями девиц, но постиг желаемое.

Я в очередной раз понял: мало кто знает, чего он желает на самом деле, помимо тех мимолетных желаний, которые можно назвать необходимостью. Вот как этот кабатчик. Потому-то и нет у него тех курганов, ибо нет у него таких необъятных желаний. Нет фантазии, которая подсказала бы, на какие цели пустить эти средства, и какими средствами достичь этих целей. Есть лишь суета, извечная суета, в которой он крутится как белка в колесе, следуя за неопределенной иллюзией. И не может вырваться. А, ускоряя бег, ускоряет движение колеса, но стоит на месте.

И место ему здесь.

Виню ли его?

Нет — не за что. Нет вины его в том, что он таков. Даже наоборот — я хвалю его, так как призван он и подобные ему работать на прихоти мои и мне подобных. И нет моей вины в том же самом. Я таков: пытливый и любознательный, стремящийся к знаниям, которые можно заставить служить моим желаниям. Именно они — знания, делают человека полным хозяином своих желаний и возможностей. Именно они делают его истинно богатым.

Но при всей пытливости ума, я не утрачиваю веры в разум Творца, и способен слепо ему доверять. Я способен чувствовать его сердцем, способен улавливать его пожелания, когда он направляет меня. И благодарен ему за то, что создал он меня таким.

Не виновна черепаха в том, что медленно ползет, и глупо презирать ее за невозможность летать. Не виновен орел в том, что рожден летать, и глупо заставлять его ползти. Ибо все они есть воплощение великого замысла, и роль каждого важна на этой земле. Но презренна та черепаха, что, глядя ввысь, мнит себя орлом. И жалки все ее попытки взлететь. Но достойна та, что молча ползает, и несет на себе бремя тяжелого панциря. И достоин тот орел, что с мудростью взирает с небес, видя в черепахе великий замысел Творца. Но презрен тот, кто презирает ползущих, хвалясь перед ними своими могучими крыльями. И поистине волшебна та черепаха, что сумела-таки взлететь. Но презренна та, что взлетела, уцепившись за орла. И беден тот орел, что безвольно позволил кому-то использовать свои крылья. Но страшен тот, что схватил черепаху и сбросил ее вниз, дабы та расколола панцирь, и плоть ее стала доступна для жадного клюва.

И велик тот орел, кто по собственной воле несет всех черепах, и не бросает.

Но таков всего один…

Пока я размышлял, вспоминая притчи из древних писаний, ко мне подсела соблазнительная брюнетка, с большими темными глазами, и полным алым ротиком. Смелая. Никто не отваживался садиться ко мне. Или любознательная? Впрочем, и то и другое в равной степени губит людей.

Или обогащает.

Я потягивал пиво и изучал ее плотоядным взором. Я нарочно смотрел так, как остальные. Под таким откровенным взором она чувствовала себя уютно и раскованно. Я смотрел на нее так, как она желала того. Это стало ее первым желанием. Но я жаждал познать ее иные желания — более глубокие и сокровенные. Юна, еще слишком юна — от нее пахло едва тронутым девством. Ее душа источала притягательный аромат молодости, словно утренняя цветочная лужайка. Но вот тело — нежное и женственное, пахло крепкими мужскими объятиями, обидами, унижениями и оскорблениями. Правда, она уже смирилась с ними. Они стали неотъемлемой частью ее жизни. И ее работы.

— Я краем уха слышала ваш разговор, — голос ее дрожал от легкого возбуждения. — Не хочешь послушать мою правду?

— Твоя правда мне не по карману, — цинично бросил я, пригубив пенного напитка.

— Отчего же? — поднялись ее подведенные брови. Глаза мои таинственно мерцали из-за кружки и изучали ее грудь. Но не ведала она, что мой взгляд пронзал ее плоть и охватывал ее пульсирующее сердце. Оно ритмично колотилось, слегка наращивая темп. Очень интересно. Я обожаю разглядывать сердца…

— Я вижу, насколько ты умнее нашего кабатчика, а значит, и платить мне придется более. Ведь знания твои ценнее.

Она мило улыбнулась, и одарила меня жгучим взглядом.

— Нет, я не возьму много. Я готова взять лишь половину того, что ты дал ему. При этом могу даже молчать всю ночь.

Я приглушенно рассмеялся.

— Ты думаешь, мне нужно твое тело?

— Да, — томно вздохнула она.

— Почему ты так думаешь? — я отставил кружку и пристально воззрился на нее.

— Потому что ты молодой и полноценный мужчина, не обремененный семьей. Иначе б не сидел тут в столь поздний час, а нашептывал слова любви супруге. Но, если хочешь, я могу заменить ее.

Интересно, фраза заученная или внезапная? Я слегка сдвинул капюшон, пристально изучая прекрасную незнакомку.

— Ты права. Мне понадобится твое тело, но прежде давай поговорим. Да, вижу я, насколько ты наблюдательна. И слух твой хорош. Ты даже посчитала все монеты, которые я отдал кабатчику. Видать, давно здесь промышляешь. Как твое имя?

— Тайла.

— Красивое.

— А твое?

— Неважно.

— А как же мне тебя звать?

— Как хочешь. Но это неважно. Скажи мне, Тайла, а тебе зачем золото? Ты для чего порхаешь здесь, торгуя своими крылышками?

Она на миг задумалась, постучав изящными пальцами по истертой заляпанной столешнице. Интересно было наблюдать за ее милой нежной рукой, женственной и хрупкой, на фоне старой облезлой столешницы. И аромат ее свежего тела никак не сочетался с воздухом, напоенным кислыми пивными испарениями.

— Ну, мне это нравится, — нашлась, наконец, она.

— Тогда зачем берешь деньги? — искренне подивился я. — Ведь если человеку что-либо нравится, он сам готов за это платить.

— Так заведено, — снова выкрутилась она.

— Это не ответ, — я отставил кружку. — Куда ты их тратишь после?

— Ну, помогаю семье, — вспомнила она. — У меня брат в королевской темнице, так я мечтаю набрать достаточно золота, чтобы выкупить его оттуда.

Я водил пальцем по ободу кружки и всматривался в Тайлу.

— Значит, в вашем королевстве свободу можно купить за золото?

— Разумеется, — небрежно бросила она.

— А за что он сидит? — моя рука остановилась.

— Он оберегал мою честь, — тихо, но гордо ответила она. — Меня оскорбили и хотели избить, но он вмешался, и… и повздорил с королевской стражей.