Александр Прозоров - Слово воина

– Хитростью, – поправил его монах с легкой улыбкой и торопливо спрятал в рукав что-то, что только что сжимал в кулаке. Покосился в сторону. Олег, отступив на шаг назад и вскинув саблю, бросил короткий взгляд в том же направлении. Но там был всего лишь караульный, который сладко спал в обнимку с копьем.

– Гнусностью, – покачал головой Середин. – Настала пора платить.

– Платить? – вскинул брови Кариманид. – Чем?

Неужели ты посмеешь убить меня, священника, духовника твоего князя?

– Еще как посмею, урод! Ты ведь опаснее греческого огня и тысячных армий, Кариманид. Потому что ты выглядишь другом, но являешься змеей. С твоих клыков течет яд, который отравляет души, а люди без души – это всего лишь двуногий скот. – Олег вытянул саблю, уперевшись ею лазутчику в живот. – Ты даже не представляешь, как я ненавижу всех вас и вашу ядовитую веру. Там, где вы появляетесь, исчезают берегини, спехи и лесавки, а остаются только оборотни, водяные и кикиморы. Там, куда вы приходите, люди больше не умеют читать, веселиться и праздновать, они умеют только молиться, постоянно страдать и искупать первородный грех, которого никогда не совершали. Вы хуже василисков – там, где вы проходите, мир становится мертвым. И притом вы требуете, чтобы все это считалось благом!

– Конечно, – облегченно кивнул Кариманид. – Ах, какая пламенная речь! Я чуть не заплакал…

Олег, почувствовав, как от резкой перемены в поведении монаха в животе зародился неприятный холодок, отвел руку для удара – но тут ему в локоть вцепились две крепкие руки. Еще две ухватили за запястье и за шиворот.

«Монахи! – заскрипев зубами и едва не взвыв от бессилья, понял ведун. – Монахи! Кариманид везде шлялся с двумя послушниками, и они наверняка караулили хозяина где-то неподалеку…»

– Ну что, оратор, высказался? – В скрипучем голосе священника сквозило торжество. – Наговорился? Ну же, подумай, дикарь, неужели вы надеялись, что все останется по-прежнему? И великая Византия допустит, чтобы дикие, безмозглые лесные варвары, недостойные даже целовать сандалии последнего из императорских рабов, обкладывали ее данью и заключали договора как равные? Чтобы ваши поганые купчишки ходили по нашим улицам, подобно полноценным людям? Чтобы требовали уважения и равноправия? Какая наглость! Вас не взял греческий огонь, вы истребили закаленные легионы, но слово… Против слова у вас оружия нет. Слово, обычное слово вернет вас в грязь, откуда вы зачем-то вылезли. Подумать только – вы посмели называть себя внуками Бога! – Монах наклонился вперед: – Вы – рабы! Запомни это крепко-накрепко: вы не внуки Бога, вы рабы Божьи! Вы рабы византийские, рабы хазарские, рабы половецкие, болгарские, вы твари без прошлого и будущего. Вы, славяне, мразь земная. И должны почитать за честь, если кто-то пожелает вытирать о вас ноги. Но ты, бродяга безродный, этой чести недостоин. Кариманид выпрямился:

– Брат Роман, перережь ему горло и скорми свиньям. Они уже давно не кушали свежего мяса.

– Подожди…

– Что еще? – высокомерно поморщился монах.

Вместо ответа Середин оттолкнулся от верхних ступеней и, повиснув на скрученных руках, со всей силы пнул его сдвоенным ударом ног в грудь. Кариманид, покачнувшись, устоял, но вот его послушники, и без того находившиеся ниже ведуна, да еще на крутой лестнице, естественно, не удержались и вместе с пленником закувыркались вниз. Пальцы на локтях Олега разжались, и он немедленно ткнул саблей в ближайшего врага. Рукоять оружия выкрутило из рук, голова еще пару раз саданулась о ступени, после чего ведун, распластавшись на спине, остановился. Один из монахов, позвякивая торчащим между ног эфесом, прокатился еще немного, замер. Второй уже стоял, выставив перед собой нож и водя им во тьме из стороны в сторону.

– Э-э, родной, – нащупал в кармане кистень ведун. – А кошачьего глаза-то у тебя, похоже, нет…

– Не двигайся! – зарычал, повернувшись на голос, послушник.

– Только один взмах, – попросил разрешения Олег и вскинул правую руку. Шипастый серебряный грузик, предназначенный как раз для истребления нечисти, ударил черноризника в висок – голова дернулась в сторону, разбрызгивая осколки кости, мертвое тело сползло вниз по стене. Ведун закрыл покойнику глаза, забрал у него нож, стал подниматься вверх по лестнице.

– Стоять! – На крутой лестнице возвышавшийся наверху Кариманид казался трехметровым. – Остановись и покайся!

Монах снял с шеи свой тяжелый бронзовый крест и вытянул его в левой руке перед собой, словно для поцелуя, придерживая тонкую цепочку пальцами правой.

– Покайся и прими веру истинную, пока у тебя есть шанс… – В глазах священника неожиданно вспыхнул огонь, и Середин, почуяв в этой вспышке свою смерть, резко пригнул голову. Словно в замедленной съемке, он увидел, как разжимаются пальцы на левой руке византийца, а правая делает рывок вперед, как бронзовый крест, описав в воздухе свистящий полуоборот, чиркает Олега по волосам и врезается в стену, высекая каменную крошку. Ведун резко выбросил нож вперед, вгоняя его в живот предателя по самую рукоять, пару раз провернул, чтобы не оставить шансов на исцеление, посторонился, пропуская падающее тело, перехватил оружие клинком вниз и со всей силы ударил проповедника в затылок – уж очень живучи бывают эти твари. Когда труп, проскользив по ступеням несколько метров, остановился, Середин выдернул и отбросил нож, перевернул Кариманида на спину, сунул руку к нему в рукав, в другой – и за вывернутым внутрь обшлагом обнаружил довольно большой, с куриное яйцо, камень, светящийся слабым голубоватым цветом.

– Иди-ка сюда. – Ведун сунул добычу в карман, потом выдернул саблю из тела послушника, вытер ее о рясу, вернул в ножны. Поднялся наверх, на смотровую площадку, переступил через ноги караульного, уже начавшего похрапывать, встал у сколоченного из двух бревен зубца.

В бескрасочном кошачьем зрении вода Оки казалась совершенно черной, небо – белым, лес на том берегу – однообразно серым. Мерный плеск воды о сваи десятков причалов отдавался в самых ушах. Со всех прочих сторон Муром обступала только серость и ничего более.

– Ну, начнем…

Олег опустил руку в карман, крепко сжал византийский самоцвет… В тот же миг словно камень упал в мир перед его глазами – по небу, лесам, реке побежали волны, и на широкой излучине реки возникли сотни огней, заколыхалась многоголосая шевелящаяся масса, донеслись запахи дыма, жарящегося мяса, давно немытого человеческого тела.

– Это ты, Кариманид? – прямо в ушах прозвучал звонкий голос. – Куда ты пропадаешь? Что случилось? Это твое колдовство не кажется мне…

Середин торопливо разжал руку, и мираж мгновенно исчез.