Алексей Пехов - Страж

– Он – причиняет.

– В прошлом – да. Но теперь у него есть шанс исправиться и направить свою кровожадность на добрые дела.

Хартвиг посмотрел на меня так, словно я его разыгрываю. Впрочем, он близок к истине. Пугало опасно, я сознаю это. И, на мой взгляд, лучше, чтобы оно было со мной, чем осталось на том поле, совершенно без присмотра. Я в состоянии сделать так, что оно пожалеет, если его серп коснется невинных жертв. А убивать… Я уверен, что выйду из поединка победителем, но не уверен, насколько целым, чтобы насладиться победой.

Убийство – не выход, а всего лишь следствие наших поступков. Если его можно избежать, я только «за».

– Я слышал разговоры о том, что, если в зародившейся душе царит тьма, винить за это следует бесов. Вроде как они вселяются в предметы, точно в людей.

– Ну, тогда в Пугале сидит что-то покрупнее рядового беса, – осклабился Проповедник. – Какой-нибудь Бегемот или Асмодей, никак не меньше.

– Заткнись! – прорычал я. – Скоро ночь. Накликаешь на наши головы, старая ворона!

Он обиделся, но чушь пороть перестал. Мы с Хартвигом выехали из рощи, остановившись на границе большого необработанного поля. Далеко-далеко впереди, в лучах вечернего солнца сверкала гладь Етлацких озер. Мы медленно направились в их сторону, не желая подгонять уставших лошадей.

Несмотря на ранний вечер, все еще припекало, и горячий, густой, точно патока, воздух сильно пах разнотравьем. Хартвиг закатал рукава рубахи и невинно поинтересовался:

– Могу я задать вопрос?

– Попробуй.

– Сколько душ ты уничтожил?

– Знаешь, я не имею такой привычки считать сделанную мною работу. Много.

– Достаточно много для того, чтобы прожить лишний год? Или два?

Я небрежно пожал плечами. И вправду не знаю, сколько из них забрал мой кинжал.

– Многие стражей не любят. – Хартвиг говорил небрежно, но от меня не укрылось, что его интересует этот вопрос. – Считают, что вы получаете незаслуженно дополнительные дни жизни.

– Все верно. В Ровалии, Витильска и Прогансу мы вне закона. Да и в некоторых других местах тоже. Поэтому я не спешу носить кинжал на всеобщее обозрение.

– Каково это – иметь такой дар, Людвиг?

– Я могу то же самое спросить тебя о твоем. Иногда от этого устаешь, иногда нет. Многие умирают от зависти из-за того, что мы способны немного продлить свою жизнь.

Хартвиг рассмеялся:

– Извини, страж, но смерть одной души от твоего кинжала добавляет половину дня к жизни, дарованной тебе Создателем, – это не немного. Чем больше душ уничтожишь, тем дольше проживешь. Я слышал, некоторым из ваших магистров давно перевалило за сотню лет, притом что стариками они отнюдь не выглядят.

– Можно накопить сколько угодно дней жизни, но в итоге умереть из-за того, что упал с лошади. Или в тебя воткнули стилет. Или ты просто-напросто простыл и помер от горячки. Так что всякое накопление может закончиться ничем.

– Но ведь если повезет – это шанс прожить гораздо дольше, чем тебе отпущено при рождении, к тому же не слишком-то старея.

– Не спорю, – дипломатично ответил я.

– Знаешь, когда я был маленьким, то мечтал стать таким, как ты. Все время ждал, что в дверь постучит страж и заберет меня в свою школу. Но он не пришел, и сейчас я начинаю понимать – хорошо, что так получилось. Я желал лишь жить долго, а не помогать другим.

– Жить долго – естественное желание любого разумного человека. Поверь мертвецу, – скрипучим голосом сказал Проповедник.

– Скажи, Хартвиг, что с моей душой? – спросил я. – Много ли на ней пятен?

– Я думал, ты никогда не спросишь, – улыбнулся он. – Они есть, впрочем, как и у всех людей. Кто из нас безгрешен? Но ничего такого, чего тебе стоило бы бояться. Хочешь, я очищу ее в два счета?

– Благодарю, но не стоит.

– Интересно почему? – Он склонил голову набок.

– Мои грехи – только мои. Мне за них и отвечать. Не желаю, чтобы кто-то вмешивался в мою душу. Извини, если обидел.

– Да нет. Не обидел. Я прекрасно тебя понимаю.

– Я считаю, то, что ты делаешь – жульничество, – безапелляционно заявил Проповедник. – Это все равно что держать в рукаве несколько фараонов [22]во время карточной игры. Конечно, неплохо прийти к святому Петру чистеньким и уверенным в том, что он распахнет перед тобой райские врата. Но это…

Они начали диспут и спорили до тех пор, пока мы не подъехали к озерам. За ними начинались бесконечные деревушки, растянутые вдоль границы княжества.

Приличный трактир с минимальным количеством клопов мы нашли не сразу и, поставив лошадей под навесом во внутреннем дворе, остановились на ночлег.

Ложась спать, я думал о том, что еще один день прошел, и до цели осталось совсем немного.

Последнюю ночевку перед При мы провели в открытом поле. Я не желал рисковать, даже несмотря на то, что дороги оставались спокойны. То ли нас потеряли, то ли, действительно, у страха глаза велики, и Хартвига искали куда меньше, чем я думал. Лично меня такое спокойствие вполне устраивало. Оставалось только радоваться, что у кого-то не хватило сил и умения на облаву.

Проповедник высказал идею, что, если бы все желающие добраться до картографа действовали вместе, нас бы давно уже нашли. Я был склонен с ним согласиться. Поодиночке им просто не хватает ресурсов, чтобы быть вездесущими и перекрыть все дороги.

Край, по которому мы ехали, был глубокой провинцией, находящейся на самом юго-востоке Фирвальдена. Аграрная область, где практически не встречалось крупных городов, но зато было полно деревушек, не отличалась большим количеством населения и путников, несмотря на близость При. Торговые тракты лежали западнее, а здесь была тишь да гладь, именно поэтому я и выбрал это место.

Не могу сказать, что мы с Хартвигом сдружились, слишком мало времени друг друга знали. Картограф оказался неплохим человеком, пускай и с несколько идеалистическими взглядами, из-за чего постоянно вступал в прения с желчным Проповедником.

Мы остановились на границе, отмеченной всего лишь старым каменным столбом.

– Здесь мы простимся, – сказал я. – Мне придется вернуться назад, в Тринс, и сказать своим, что я тебя упустил. Постарайся нигде не задерживаться и поскорее добраться до Пулу. Держи, здесь пятнадцать дукатов. Этого тебе должно хватить и на плавание, и на то время, пока не обустроишься на новом месте.

– Спасибо за помощь, – поблагодарил он меня, протягивая руку.

Я пожал ее, искренне пожелав:

– Удачи.

Он улыбнулся и поскакал прочь. Я смотрел ему вслед, пока Хартвиг не пересек деревянный мост через небольшую речку и не скрылся за мельницей. После этого развернул лошадь и неспешно направился назад.

В единственном постоялом дворе, большом и светлом, с цветочными горшками на окнах, утопающих в герани и фиалках, я встретил Карла. Высокий страж сидел за столом, не притрагиваясь к вину, и ждал меня. Улыбка, адресованная мне, вышла у него виноватой и сочувственной.